|
Перегрин: Ровно в фунт! Сэр Политик: Помимо водяных колес — о них, Поверьте, сэр, я сам уж позабочусь. Во-первых, проведу корабль меж двух Кирпичных стен — их выстроит казна: Я на одной холстину растяну, На ней рассыплю половинки лука; В другой пробью бойницы и просуну Сквозь них кузнечные мехи; мехи же В движение водою приведу, — Из ста других — легчайший это способ. Ведь луку свойственно, как вам известно, Вбирать инфекцию; когда ж мехи Погонят воздух на него, лук тотчас Изменит цвет свой, если есть зараза, А нет — останется таким, как прежде. Все сразу станет ясно. Перегрин: Ваша правда. Сэр Политик: Жаль, нет с собой заметок. Перегрин: Жаль и мне. Но справились без них. Сэр Политик: Будь я изменник Иль захоти им стать, я показал бы, Как мог бы я Венецию продать Турецкому султану, несмотря На их галеры… Перегрин: Что вы говорите!.. Сэр Политик (ищет): При мне их нет. Перегрин: Я этого боялся; Да вот они. Сэр Политик: Нет, это мой дневник, В который заношу событья дня. Перегрин: Взглянуть позвольте, сэр. Что в нем? (Читает) «Notandum :[164] Ремень от шпор прогрызла крыса. Все же Надел другой и вышел я. Но прежде Через порог забросил три боба, Купил две зубочистки и одну Сломал немедленно при разговоре С купцом голландским о ragion del stato .[165] Затем я мочениго уплатил За штопку шелковых чулок. Дорогой Приторговал сардинки, а затем На площади Сан-Марко помочился». Вот запись дипломата! Сэр Политик: Не оставлю Без записи ни одного поступка. Перегрин: Как это мудро! Сэр Политик: Почитайте дальше. Становится понятным, зачем Сэмюэл Пипc вел именно такого рода дневник полстолетием позже. Для купца, макиавеллианца по убеждениям, это было формой дисциплины и точности в наблюдениях. И апология Яго в первой сцене «Отелло» для елизаветинской публики сразу же обличала в нем явного пройдоху такого же пошиба, что и Политик Вуд-Би: Успокойтесь. На этой службе я служу себе. Нельзя, чтоб все рождались господами, Нельзя, чтоб все служили хорошо. Конечно, есть такие простофили, Которым полюбилась кабала И нравится ослиное усердье, Жизнь впроголодь и старость без угла. Плетьми таких холопов! Есть другие. Они как бы хлопочут для господ, А на поверку — для своей наживы. Такие далеко не дураки, И я горжусь, что я из их породы. Я — Яго, а не мавр, и для себя, А не для их прекрасных глаз стараюсь. Но чем открыть лицо свое — скорей Я галкам дам склевать свою печенку. Нет, милый мой, не то я, чем кажусь. — 161 —
|