Сочинения в четырех томах. Том 4

В подарок тебе, к 24-х летию нашей свадьбы2, посылаю тебе портрет3 Это — работа хорошего художника4, все говорят что есть большое сходство; но мне судить о том трудно. Во всяком случае лучшего здесь не получишь. На фоне — водоросли, на память о работе этого времени. Получали ли вы высушенные растения, вложенные в письма? Хорошо, что Мик все таки поехал несколько проветриться и освежить впечатления. По-видимому моих доверенностей ты все же не получила, да одна из них вероятно уже не нужна. Не знаю также, получила ли ты прошлогодние доверенности, посланные летом.— Часто вспо­

1

минаю маленькими Андрея, Госю Валю, также Шуру и Люсю, особенно первых. Все воспоминаемое относится ко времени за 30—40—45 лет тому назад, и даже больше, но стоит живо перед глазами, словно происходит сейчас. Госю и Андрея я мно­го носил на руках, водил их гул5ть и разсказывал им сказки. С Андреем собирал в Сураме чернику, карабкаясь по кручам, причем на одной руке был Андрей, а на другой большая кор­зина, с которой ходили на рынок за провизией. Вероятно Анд­рей забыл, как это было, он был тогда мал, от 2-х до 4-х лет. Помню, как он родился, я тогда кончал курс в гимназии. Он, маленький, очень походил на деда, Ивана Андреевича, с новорожденного его я сделал по этому случаю зарисовку. А потом сходство совсем исчезло. Когда кто-нибудь у нас собирался рождаться, нас собирали в одну комнату и мы спали на матрасах, разложенных на полу, так что получалось вроде пикника. А утром нам показывался новый брат или сестра и мы окружали его при первых купаньях, но боялись дотронуться до него. Университетские годы в памяти гораздо бледнее, как и все позднейшее, кроме относящегося к тебе и к детям. Как будто кроме вас никого и ничего за это время у меня не бывало. Крепко целую тебя, дорогая. Надеюсь ты теперь уже не скуча­ешь, т. к. дети вернулись домой.

Дорогая Оля, продолжаю писать тебе заметки о развитии нашей поэзии. Теперь о Вал. Як. Брюссове. Мне довольно часто приходилось встречаться с ним, и его яркая фигура стоит по сей час, как живая, перед глазами. Высокий, весь тугой и темноок-рашенный, он напоминал животное из кошачьих. Мы его чуть ни в глаза звали Пантерой. Обычно станет за стулом и, кажется, прыгнет через стол и прочую мебель. Всегда в черном, застегну­том на все пуговицы, сюртуке, поджатый, собранный. По на­туре он был полною противоположностью Бальмонту. Очень разсудочен и, кроме натуры, сознательно разсудочен, четок, весь в волеустремлении. Мне кажется, что природные дарова­ния, т. е. творческие, у него были несравненно меньше, чем у Бальмонта. Но Брюссов не расплескивался и, как умный купец, умел использовать все, что попадалось ему, до последней капли. Еще студентом он назначил себе написать: лучшую лирику, лучшую драму, лучший роман и т. д. И всю жизнь, не покладая рук, не ослабевая в рвении, безконечно работая над собою, упорно и ожесточенно, он проводил в жизнь свое реше­ние. Он учитывал каждый свой вздох, все делал по линейке, как инженер расчитывая и планируя. Он приобрел мастерство, ог­ромное мастерство формальной отделки. Но тем не менее мало у него вещей, где чувствуется подлинное творчество. Большин­ство же напоминает великолепно сделанные железные венки,