Сочинения в четырех томах. Том 3. Часть 2

1

В некоторых случаях беспамятство, иногда и даже явное безумие внезапно разрешается настойчивым напоминанием об имени или требованием помнить о нем. За имя, извне тянутое, цепляется тогда утопающее в хаосе самосознание и преодолева­ет нахлынувший на него мрак.

Подобные случаи известны всякому; но, для большей яс­ности наших соображений, вот газетное сообщение:

«Замечательный случай. Ілавноуполномоченный северного района А. Д. Зиновьев доложил главному управлению, что не­давно в лазарете, устроенном в здании Коллегии Императорс­кого Петроградского Университета и носящем имя графа Л. Н. Толстого, произошел следующий случай: нижний чин Па­вел Космаков, лишившийся дара слова, внезапно вновь приоб­рел таковой, приступая к Св. Причастию и будучи спрошен священником в третий раз о своем имени» 29.

Не без причины, следовательно, всякое приобщение Таин­ством, каково бы ни было это таинство, как требующее наи­большей самособранности духа и внутренней цельности, со­провождается наименованием получающего таинство—по име­ни: этим наименованием вызывается в личности наибольшая ей сейчас доступная четкость духовного самоопределения и, следо­вательно, дается проявить наибольшую, ей доступную, степень свободы. Короче говоря, ради совершеннейшего усвоения таин­ства личность подымается, сколь возможно для нее, над Ха­осом.

XIII

Наше познание, наряду со стороною отвлеченно общею необходимо имеет другую сторону, конкретно типологическую. В науках номологических, преобладающее место занимает пер­вая; в науках идеологических—вторая. Но и там и тут непре­менно наличны обе стороны, и отвлеченный закон без некото­рой конкретной точки приложения был бы пустым и ненужным, не имеющим себе места в мире,—как в свой черед была бы невыразима в суждении без общего—чистая конкретность.

Но необходимо сопряженные между собою, обе стороны познания—и противоположны друг другу, а потому—друг на друга не сводимы. Следовательно, речь, как суждение истины, должка представительствовать не только за общее, но и за конкретное: наряду с общими понятиями ей, чтобы осуществ­ляться, необходимо иметь и нечто конкретное. Однако речь не может исчерпать бессистемно все общее, беспредельное; как следствие системы в общих понятиях вырабатываются катего­рии—логические, онтологические, <диалектические> из много­

1

численных отдельных дисциплин. Точно так же не может быть исчерпано бессистемно и все конкретное, тоже беспредельное. Есть некоторый принцип в строительстве словесных символов, частным случаем которого и пояснительным примером может служить «принцип произвольного выбора» теории множеств. Если речь достигает своей цели, то не иначе как в силу некоей организованности—также и конкретной ее стороны. Этой по­следней, чтобы быть усвояемой и применимой, необходимо развить из себя органы, аналогичные категориям и универсали­ям обобщающей стороны ее же. Эти органы таковы, что, охва­тывая полноту некоторых конкретностей, они не разлагают охватываемого на отдельные признаки—состояния, действия и свойства, не выделяют таковых из конкретного, но берут его целиком, со всею их полнотою; но при этом эти органы речи улавливают конкретное не единично, в его чувственной проти­вопоставленности всему бытию, а собирательно, как представи­теля других бытии, с этим онтологически связанных. Таким образом, эта сторона речи имеет предметом некоторые всецело-стности, т. е. формы. Наглядно представленная форма есть Іетевское первоявление, Urphaenomenon 30, Платоновская идея, облик и лик. Он есть тип всех эктипов того же онтологического грозда, хотя и усматривается в определенном эктипе. Но суть дела в том, что для правильного обобщения и уверенного анализа нам необходимо иметь много, точнее сказать—всех представителей того же рода; а тип усматривается в одном конкретном образе, причем другие ничего в понимании его не прибавляют. Этот момент—усмотрения типического бесспор­но наличен даже в физике; на нем теоретико-познавательно строится вся систематика, в частности наук биологических; он—главный ресурс наук исторических, все равно, будет ли речь идти об истории народа, пейзажа, рода, отдельного лица и т. д.; он—душа искусства.