Сочинения в четырех томах. Том 3. Часть 1

Наука—тоже общение. Общение с природой, но в понятиях, ибо в науке нет имен, а есть лишь понятия. Общение не живое, не жизненное. Поэтому наука есть встреча человека с понятием, реальности с понятием, понятия с понятием. Даже художество (искусство) не даст полноты жизненного общения, хотя это лучше, чем общение понятийное, научное, но и оно не столь глубоко, как общение религиозное, мистическое.

Итак, магия—это не только «таинство», это много шире, и чтобы подчеркнуть это расширенное понимание, я и беру это слово. Конечно, если бы было другое, более общее слово — я сказал бы его,—но его нет. Волшебство—хуже, а магия—хотя и спорно, но хоть прилично.

По-видимому, отец Павел нарочно употребил слово «ма­гия», указывая на его широту, чтобы положительное и от­рицательное рассматривать вместе: конечно, хотелось бы иметь общий, объединяющий единый термин — более нейтральный, менее раздражающий. Но его нет! И уж если отец Павел его не знал и не предложил, то тут уж ничего не остается делать. А если бы был более общий, широкий термин—то тогда «ма­гия» была бы синонимом черной магии. Именно так обычно и понимают это слово, противопоставляя его положительному христианскому таинству.

Огец Павел любил быть оригинальным. И был таким. В своих выступлениях он часто вызывал живую реакцию ауди­тории. Вот и тут, употребляя слово «магия» совершенно пра­вильно— в широком смысле, раздражал слушателей. Это было часто. Например, обвинив в протестантизме Хомякова, а ведь в свое время была мысль о его канонизации. Хомяков пред­ложил понятие Церкви—«это есть организм жизни и любви или, точнее, жизнь и любовь как организм». Отец Павел нашел здесь прямой протестантизм: организм—это понятие научное, любовь—абстрактное, истинная любовь—тем более. У отца Павла спросили: «А Вы-то какое определение предложите?—А я не предлагаю нового, оно есть у апостола Павла, Вы его должны знать: «Церковь есть тело Христово». Тело конкретнее организма, а верующие—это части тела, организма».

Итак, слово «магия» в понимании отца Павла Флоренского не противоречит каноническим воззрениям христианства—если правильно понимать то, что он вкладывал в него.

(По записи П. В. Флоренского 16 января 1982 г., проверенной А. Ф. Лосевым 20 июня 1982 г.)

1

7. ИМЕСЛАВИЕ КАК ФИЛОСОФСКАЯ ПРЕДПОСЫЛКА

I. Слово — человеческая энергия, и рода человеческого, и отдельного лица,— открывающаяся чрез лицо энергия челове­чества. Но предметом слова или его содержанием в точном значении нельзя признавать самую эту энергию: сло­во, как деятельность познания, выводит ум за пределы субъек­тивности и соприкасает с миром, что по ту сторону наших собственных психических состояний. Будучи психофизиологиче­ским, слово не дымом разлетается в мире, но сводит нас лицом к лицу с реальностью и, следовательно, прикасаясь к своему предмету, оно столь же может быть относимо к его, предмета, откровению в нас, как и нас—ему и пред ним. Мы1 подошли тут к убеждению, неотъемлемому от общечеловеческой мысли: о связи сущности и ее энергии. Это учение подразумевается всякой жизненной мыслью, во все времена и у всех народов оно лежало в основе миропонимания; философски же было выраже­но расчлененно античным идеализмом, затем неоплатонизмом, далее предносилось средневековому реализму, углубленно было высказано Восточною Церковью в XIV веке, по связи с бого­словскими спорами о Фаворском Свете; еще далее—оно пита­ло Іете, намечалось, хотя и неясно, у Маха и наконец, в наши дни, прорвалось как жгучий протест против философского и богословского иллюзионизма и субъективизма в афонском споре об Имени Божием. Идеологическую родословную учения о сущности и энергиях можно было бы чрезвычайно развить, углубляясь корнями в далекое прошлое, прослеживая промежу­точные узлы и распространяя по боковым ветвям вширь,— и тогда трудно сказать, какие построения мысли не пришлось бы обсуждать под таким углом. Всякое событие мысли или вырас­тало на общечеловеческой предпосылке (по последнему яркому спору о ней будем называть «имеславием»), и л и же боролось и опровергало основоначало этого имеславия. Но сейчас нет надобности углубляться в родословную имеславия, тем более что некоторые моменты этой последней будут разъяснены в других отделах настоящего труда. Необходимо лишь заме­тить: значение имеславческого уклона мысли вовсе не ограничи­вается тем или другим отдельным вопросом философии или богословия, но захватывает всё мировоззрение, даже все ми­ровоззрения, и, в самом основном своем отношении к миру, каждому необходимо определиться или имеславчески или на­против. Специальное наименование этой предпосылки избира­ется здесь пишущим в связи с его биографическими интересами, частью же — по наибольшей напряженности борьбы, открыв­шейся в богословском, а не в каком-либо другом споре,— что впрочем и естественно. Но нет надобности быть именно бого­