Философский словарь

Так, действия мудреца всегда бесцельны (в восточной традиции это принято называть «безразличием к достижению результата действия»), но это не значит, что они бессмысленны. Чем меньше он заботится о том, чтобы попасть в «яблочко» мишени, тем вернее его выстрел. Мудрецу достаточно действовать.

Ценность (Valeur)

То, что ценится. Можно ли сказать, что ценность – это то, что имеет цену? Только в отношении того, что продается. Возьмем, например, ценность товара. Цена на этикетке указывает его меновую ценность в условиях данного рынка как результат общественно необходимого рабочего времени, затраченного на его изготовление (по Марксу), или как результат действия закона спроса и предложения (по мнению большинства либеральных экономистов). А как же справедливость? А как же свобода? А как же истина? В определенных обстоятельствах и они могут иметь стоимость, но не цену – эти вещи не продаются. Поэтому следует различать вещи, имеющие ценность (находящую более или менее точное выражение в рамках логики обмена), и вещи, являющиеся ценностями. Последние не имеют цены и не могут быть предметом эквивалентного обмена на деньги или даже другие ценности. Можно ли обменять справедливость на свободу? Истину на справедливость? И во что же тогда превратятся справедливость и истина? Таким образом, ценности не имеют цены; они, как говорит Кант, обладают достоинством, не имеющим эквивалента и неспособным служить предметом обмена. Значит ли это, что ценность – абсолют? Думаю, нет, ведь мы должны понимать, откуда берется ценность и что делает ее ценностью. Выше уже говорилось, что ценность – то, что ценится. Но что значит ценится? Это значит быть желанным. Это справедливо в отношении товаров, которые, как объясняет Маркс, имеют меновую ценность только в том случае, если обладают потребительской ценностью. Но потребительская ценность – отнюдь не абсолют. «Товар есть прежде всего внешний предмет, вещь, которая благодаря ее свойствам, удовлетворяет какие-либо человеческие потребности. Природа этих потребностей, порождаются ли они желудком или фантазией, ничего не изменяет в деле». («Капитал», том I, глава 1). Отсюда понятно, что речь действительно идет не столько о потребностях, сколько о желаниях, и не столько о пользе, сколько об использовании. Даже самый бесполезный на первый взгляд предмет может иметь большую ценность, если множество людей испытывают желание им обладать: таковы драгоценные камни или произведения искусства (они желанны не потому, что полезны; они кажутся полезными потому, что желанны, и действительно приносят пользу). И наоборот, ценность самого полезного на первый взгляд предмета строго пропорциональна тому, насколько он желанен. Коммерсанты превосходно понимают это. Потребительскую ценность определяет вовсе не полезность; напротив, полезность товара определяется потребительской ценностью, которая, в свою очередь, зависит от того, насколько этот товар желанен. Но если товар обладает обменной ценностью (меновой стоимостью) только в том случае, если он имеет потребительскую ценность, из этого вытекает, что его ценность определяется не в зависимости от какой-то неведомой объективной или субъективной пользы (даже допустив, что это понятие имеет какой-то смысл), а в зависимости от исторически детерминированного желания потенциального потребителя обладать этим товаром. Поэтому, на мой взгляд, закон спроса и предложения ближе к истине, чем Марксова теория стоимости (на изготовление модного платья может уйти меньше труда, чем на изготовление немодного, но стоить первое будет намного дороже). Впрочем, сейчас нас интересует не это. Если не экономически, то философски обе теории сходятся в одном: в условиях конкретного рынка ценность товара может быть только относительной, и определяется она в зависимости от желания потребителя обладать этим товаром. Но то же самое относится и к нравственным или духовным ценностям. Да, эти ценности не подчиняются законам рынка и не имеют ни цены, ни эквивалента, ни меновой стоимости. Но это не значит, что они не подчиняются законам желания! Разве могла бы справедливость быть ценностью, если бы никто не желал справедливости? Разве могла бы истина быть ценностью, если бы никто не свете не стремился к истине и не желал ее? Именно об этом говорит Спиноза в своей «Этике», тем самым давая нам пищу для размышлений: «Мы стремимся к чему-либо, желаем чего-нибудь, чувствуем влечение и хотим не вследствие того, что считаем это добром, а наоборот, мы потому считаем что-либо добром, что стремимся к нему, желаем, чувствуем к нему влечение и хотим его» («Этика», часть III, теорема 9, схолия). Но каждому из нас кажется, что все обстоит с точностью «до наоборот». Если я, допустим, люблю справедливость или богатство, то потому, что и то и другое представляется мне благом, разве не так? Если вот эта женщина для меня желанна, то потому, что она красива, разве не так? Не так, ответил бы на эти вопросы Спиноза. Ты любишь богатство и справедливость – вот потому-то они и кажутся тебе благом. Ты желаешь эту женщину – вот потому-то она и кажется тебе красавицей. Ведь есть на свете люди, безразличные к богатству или справедливости. А красота самой блестящей из красавиц оставит равнодушным самца обезьяны, который предпочтет ей свою самку. Может, ему просто вкуса не хватает? Чтобы так думать, надо быть уж слишком наивным. Просто его желание не совпадает с нашим, вот и все. Это и есть самый безапелляционный релятивизм – ценность есть нечто желательное, а желательно оно потому, что желанно. Ценность есть нечто такое, что нравится и радует индивидуума в конкретном обществе. Вот почему для одних людей деньги представляют собой гораздо большую ценность, чем справедливость. Вот почему другие люди ценят справедливость гораздо выше денег. Абсолютных ценностей не существует. Есть лишь желания и конфликт желаний, есть аффекты и иерархия аффектов. Все это четко разъясняет Спиноза, рассуждая о добре и зле, славе и богатстве: