Универсальное, отмечает Ален, это «место прописки» мыслей. Истина, не являющаяся истиной для всех, уже не истина. И это, подчеркнем, не зависит от степени обобщения той или иной мысли. Вот вы сидите и читаете эту книгу. Это единичный факт. Но во всей вселенной не найдется такой точки, в которой этот истинный факт перестал бы быть истинным – если отбросить ложь и невежество. И поскольку все и всегда истинно, значит, все и всегда универсально. Самый мелкий обман универсально лжив. «У мысли, – продолжает Ален, – нет другого дома, кроме вселенной, только там она свободна и истинна. За стены! На волю!» Для духа универсальное есть единственно подлинная форма внутренней жизни. Упование (Espoir)Часто служит синонимом слову «надежда». Пытаясь отделить одно от другого, мы почти всегда отдаем предпочтение последнему. Если надежда еще может претендовать на звание добродетели, то упование – не более чем страсть. Особенно ярко это проявляется в христианской теологии, где надежда входит в число трех добродетелей (вера, надежда, любовь. – Прим. ред. ), поскольку ее объектом является сам Бог. Что из этого следует? Что всякий раз, когда я связываю свои надежды с чем-то или с кем-то помимо Бога, мною владеет не надежда, а упование – страсть, тщетная, как все прочие страсти. Еще один вывод: для внерелигиозного философа подобное различение вообще не имеет смысла. Древние греки, кстати сказать, его и не делали, и я, в свою очередь, не вижу к тому причин. Не различал надежду и упование также и Спиноза. Что такое надежда? «Непостоянное удовольствие, – говорит он, – возникающее из идеи будущей или прошедшей вещи, в исходе которой мы до некоторой степени сомневаемся». Вот почему, согласно знаменитому определению, данному в «Этике» (часть III, теорема 50, схолия, и определение аффектов 13, объяснение), нет упования без страха и страха без упования. Сомнение, обязательно присутствующее в том и другом, приводит к тому, что эта пара может существовать только в виде неразрывного единства. Уповать на что-нибудь значит бояться разочарования; бояться значит надеяться, что все обойдется. Безмятежность, исключающая страх, тем самым исключает и всякие упования. Я называю это состояние «веселым отчаянием», а Спиноза, который был мудрее меня, называл его мудростью или блаженством. Но еще до Спинозы эту тему разрабатывали стоики: «Ты перестанешь бояться, – учил Гекатон (233), – когда перестанешь надеяться». До стоиков к ней обращались киники: «Лишь тот свободен, – говорит Демонакт (234), – кто не имеет ни надежды, ни страха». Мудрец ни на что не надеется – он перестал бояться. И ничего не боится – он перестал надеяться на что бы то ни было. Значит ли это, что он утратил желания? Отнюдь нет. Напротив, он желает, но его желания направлены лишь на то, что имеется (а это уже не надежда, а любовь), или на то, чего он может добиться (и это не надежда, а воля). — 508 —
|