Кризис (Crise)Резкое изменение, происходящее помимо нашей воли. Кризис может быть благотворным или неблаготворным, но он почти всегда сопряжен с трудностями и протекает болезненно. Кризис связан с принятием решения или вынесением оценки. Это действительно решающий момент, но не потому, что от нашего решения зависит, быть кризису или не быть, а потому, что кризис вынуждает нас принимать решение или решает за нас. Кризисными состояниями являются, например, подростковый возраст или агония. Сердечный криз, экономический, политический или нервный кризис характеризуются нарушением равновесия, разрывом ранее существовавших связей. В такие моменты меняется что-то важное, меняется помимо нас, и мы должны, насколько это в наших силах, срочно принимать решение. В 1930-е годы Гуссерль заговорил о кризисе европейской науки и цивилизации. Кризис, однако, затронул не столько науку, сколько цивилизацию (в Европе меньше, чем в остальном мире). Как пережить гибель Бога, потрясение основ, всеобщую энтропию смысла – как пережить нигилизм? Я не считаю, что Гуссерль нашел выход из положения, предложив феноменологию. Однако часто повторяю себе сказанные им в 1935 году слова, потому что в них находит выражение не только его тогдашняя, но и наша сегодняшняя тревога: «Главная опасность, угрожающая Европе, – это усталость» («Кризис европейского гуманизма и философия», III). Критика (Critique)Вынесение решения или оценки. В частности, в философии критикой принято называть суждение о суждении. Критиковать значит выносить на суд разума наши познания, наши ценности и наши убеждения. Следовательно, разум здесь судит сам себя, что и делает критику необходимым (разум, не изучающий сам себя, грешит против разума) и непрерывным процессом (движение по кругу). Избежать попадания в этот круг нельзя, как нельзя и выйти из него. Критицизм (Идеализм) (Сriticisme)Философия Канта, вернее, предложенное им решение проблемы критики. В первую очередь речь идет о методе: метод критического философствования, пишет Кант, состоит «в исследовании приемов самого разума, в расчленении общей человеческой способности познания и в исследовании того, как далеко могут простираться его границы» («Логика», Введение, IV). Но в то же время этот подход позволяет получить ответы на основные философские вопросы. Что доступно моему познанию? Все, что входит в рамки возможного опыта, и только это: мы способны познавать только феномены, но никогда – ноумены, или вещи в себе; абсолют по определению непознаваем. Что я должен делать? Исполнять свой долг, т. е. делать то, что мне в безусловной и универсальной форме диктуют разум (в той мере, в какой он является практическим разумом) или свобода (в той мере, в какой она разумна). На что я могу надеяться? На то, что, исполняя свой долг, я сделаюсь достойным счастья и тем самым действительно смогу к нему приблизиться. Отсюда вытекает необходимое сопряжение счастья и добродетели (высшего блага), на земле, само собой разумеется, недостижимое, что не отменяет необходимости верить (дабы не впасть в отчаяние) в то, что в иной жизни мы его достигнем, и подразумевает существование Бога и бессмертной души. Таким путем критический идеализм смыкается с религией («ограничением знания, чтобы освободить веру»), а «коперникианская революция» приводит к поистине грандиозному результату – все остается в прежнем наивыгоднейшем состоянии («Критика чистого разума», Предисловие ко второму изданию). — 208 —
|