Там играли новую трагедию. Кандид сидел рядом с несколькими остроумцами, что не помешало ему плакать над сценами, превосходно сыгранными. Один из этих умников сказал ему в антракте: Вы напрасно плачете: эта актриса очень плоха, актер, который играет с нею, и того хуже, а пьеса еще хуже актеров. Автор ни слова не знает по-арабски, между тем действие происходит в Аравии; кроме того, этот человек не верит во врожденные идеи. Я принесу вам завтра несколько брошюр, направленных против него. А сколько всего театральных пьес во Франции? — спросил Кандид аббата. Тысяч пять-шесть, — ответил тот. Это много, — сказал Кандид. -А сколько из них хороших? Пятнадцать-шестнадцать, — ответил тот. Это много, — сказал Мартен. Кандид остался очень доволен актрисою, которая играла королеву Елизавету в одной довольно плоской трагедии, еще удержавшейся в репертуаре. Эта актриса, — сказал он Мартену, — мне очень нравится, в ней есть какое-то сходство с Кунпгундой. Мне хотелось бы познакомиться с нею. Аббат из Пернгора предложил ввести его к ней в дом. Кандид, воспитанный в Германии, спросил, какой соблюдается этикет и как обходятся во Франции с английскими королевами. Это как где, — сказал аббат. -В провинции их водят в кабачки, а в Париже боготворят, пока они красивы, и отвозят на свалку, когда они умирают. Королев на свалку? — удивился Кандид. Да, — сказал Мартен, — господин аббат прав. Я был в Париже, когда госпожа Монима перешла, как говорится, из этого мира в иной; ей отказали в том, что эти господа называют "посмертными почестями", то есть в праве истлевать на скверном кладбище, где хоронят всех плутов с окрестных улиц. Товарищи по сцене погребли ее отдельно на углу Бургонской улицы. Должно быть, она была очень опечалена этим, у нее были такие возвышенные чувства. С ней поступили крайне неучтиво, — сказал Кандид. Чего вы хотите? — сказал Мартен. -Таковы эти господа. Вообразите самые немыслимые противоречия и несообразности и вы найдете их в правительстве, в судах, в церкви, в зрелищах этой веселой нации. Правда ли, что парижане всегда смеются? — спросил Кандид. Да, — сказал аббат, — но это смех от злости. Здесь жалуются на все, покатываясь со смеху, и, хохоча, совершают гнусности. Кто, — спросил Кандид, — этот жирный боров, который наговорил мне столько дурного о пьесе, тронувшей меня до слез, и об актерах, доставивших мне столько удовольствия? Это злоязычник, — ответил аббат. -Он зарабатывает себе на хлеб тем, что бранит все пьесы, все книги. Он ненавидит удачливых авторов, как евнухи — удачливых любовников; он из тех ползучих писак, которые питаются ядом и грязью; короче, он — газетный пасквилянт. — 39 —
|