Философия Политики

Милленаризм

Важное историческое дополнение к теориям Поппера вносит исследование американского автора Нормана Кона "В погоне за тысячелетием" касательно истории эсхатологических религиозных движений и сект, прослеженной с эпохи раннего христианства вплоть до современности4.

Согласно Кону, "две наиболее известные формы тоталитаризма представляют собой новый выплеск древней "подземной революционной эсхатологии". Когда Маркс, Ленин, Гитлер и Геббельс провозглашали наступление нового общественного порядка и требовали истребления врагов, они говорили на осовремененной и светской версии древнего радикального языка. И бакинские комиссары, и эсэсовцы (...) а также их лишенные корней сумасбродные последователи были наследниками средневековых таборитов и анабаптистов Реформации"5.

Эти исторические аргументы подкрепляют либеральную идею о скрыто иррациональном характере коммунистического мировоззрения, о его близости к архаическим архетипам, то есть, о его "несовременной" природе.

Неолибералы таким образом утверждали, что социализм не является логически следующей за буржуазной демократией формой социального развития, "послезавтрашнем днем", но отклонением от магистрального пути, "тупиковой ветвью эволюции", возрождением под новой маской древних иррациональных начал, преодоление которых и составляет смысл социального развития человечества. Иными словами, неолибералы помещали "левую" идеологию в разряд "консервативно революционных" (хотя сами социалисты, естественно, не признают такой классификации).

Философский смысл победы Запада в "холодной войне"

После Второй мировой войны фундаментально консервативная позиция – даже в довольно модернизированном (фашистском) варианте – была полностью маргинализирована и лишена права голоса. Язык современности одержал полную победу над теми, кто обращался на формальном уровне к языку Традиции. Структура двухполюсного мира, центрами которого были коммунизм (СССР) и либерализм (США), соответствовала глубинному разделению в рамках языка современности. Спор за соответствие современности в ее наиболее чистом и полном виде вошел в финальную стадию. Отныне он разворачивался между двумя парадигмами, и исторический результат этой идеологической войны – "холодной войны" – должен был определить победителя – политического и идеологического, идейного. В "холодной войне" решался фундаментальный вопрос истории идеологий: что более соответствует парадигме современности – либерализм или коммунизм? Если бы коммунизм (мировая революция) победил, из этого можно было бы сделать следующий вывод (к которому склонялись в свое время классические фундаментальные консерваторы – в частности, Р.Генон и Ю.Эвола)6: итогом развития духа Просвещения является "ультранигилизм", "ничто", идеологическая система, разлагающая комплексы рационального мышления и упраздняющая "политическое подсознание" во всех его проявлениях, создающая "нового человека" коммунизма, фактически, биоробота, лишенного внутренних качеств. Либерал-капитализм виделся как промежуточная стадия на этом пути. Но события 1989 (падение Берлинской стены) и 1991 (распад СССР) годов доказали иную историческую истину: именно либерализм явился оптимальной формой языка современности, в то время как советский социализм оказался завуалированной версией гетеродоксального и фрагментарного, но языка Традиции, "перелицованным архаизмом" в его эсхатологическом варианте. Иными словами, самооценка либералов и особенно неолибералов (Поппер, фон Хайек, Арон и т.д.), равно как консервативных революционеров и национал-большевиков (хотя и с противоположным знаком) оказалась корректной и точной, тогда как традиционалисты и коммунисты ошиблись в отношении объективной оценки действительного смысла "социализма" в его парадигмальном измерении.