|
1 Сам Гольдштейн, склонявшийся (как видно по предыдущему примечанию) к соотнесению Greifen с телом, a Zeigen - с категориальной позицией, вынужден вернуться к этому "объяснению". Хватательный акт, говорит он, "может быть выполненным по команде, и больной хочет схватить. Больной не нуждается для этого в осознании той точки пространства, к которой он протягивает руку, но в то же время у него есть чувство некоей ориентации в пространстве..." (Zeigen und Greifen. S. 461). Хватательный акт в том виде, в каком он присутствует у нормального человека, "тоже требует категориальной и сознательной позиции" (Ibid. S. 465). 168 лектуалистской психологии, и та и другая нивелируют поведение и стирают различие между абстрактным и конкретным движениями, между Zeigen и Greifen. Это различие может быть сохранено лишь при наличии нескольких способов тела быть телом и нескольких способов сознания быть сознанием. Пока тело определяется существованием в себе, оно, подобно механизму, функционирует единообразно; пока душа определяется чистым существованием для себя, ей знакомы лишь объекты, развернутые перед ней. Различение абстрактного и конкретного движений не смешивается с различением тела и сознания, оно относится к иному рефлексивному измерению, оно находит себе место лишь в сфере поведения. Патологические феномены являют перед нашими глазами изменения чего-то, отличного от чистого осознания объекта. Ломка сознания и высвобождение автоматизма - этот диагноз интеллектуалистской психологии, как и диагноз эмпирической психологии содержаний - может упустить из виду фундаментальное расстройство. Интеллектуалистский анализ - здесь, как и в любом другом случае, - не столько ложен, сколько абстрактен. "Символическая функция", или "функция представления", служит хорошей основой для наших движений, но она не является последним звеном анализа, она сама покоится на некоторой основе, и интеллектуализм ошибается, основывая ее на самой себе, очищая ее от материалов, в которых она реализуется, и находя в нас - в качестве прирожденного - присутствие в мире без какой-либо дистанции, так как, с точки зрения этого лишенного замутнений сознания, этой интенциональности, не допускающей большего и меньшего, то, что отделяет нас от истинного мира - заблуждение, болезнь, безумие и, в конечном счете, воплощение - оказывается сведено к состоянию простой кажимости. Интеллектуализм, без сомнения, не представляет себе сознание отдельно от его материалов и, к примеру, недвусмысленно отказывается полагать прежде речи, действия и восприятия некое "символическое сознание", которое было бы общей формой и само входило бы в число языковых, перцептивных и двигательных материалов. Не существует, по словам Кассирера, "символической способности вообще",1 и рефлексивный анализ стре- — 111 —
|