|
3 Там же. Т. 2. С. 222. Поразительно, насколько рассмотренная на примере остракизма модель чувства зависти напоминает уже описанную в предшествующем разделе «зависть богов». В самом деле, и тут и там мы сталкиваемся с установленными границами норм поведения, нарушение которых строго карается. И если в концепции «зависти богов» Зевс выступает в качестве гаранта социальной и нравственной справедливости, то в эпоху расцвета демократии непререкаемым гарантом становится демос, а воля народа обретает ореол божественности. Иными словами, остракизм, повторяя «зависть богов», но уже в ее десакрализированной форме, выступает как институциональное средство проявления зависти и, следовательно, как тип социального поведения. В древности именно афинская демократия предоставляла наибольшие возможности для раскрытия всех способностей личности, но при этом оказывалась завистливой по отношению к тем, кто добился большего, подобно тому как «божество, позволив человеку вкусить сладости жизни, оказывается при этом завистливым» [1]. 1 Геродот. История. С. 328. Итак, проследив эволюцию чувства зависти, мы вновь возвращаемся к изначальному тезису о его функционировании лишь в среде равных. Здесь уместно вспомнить утопическое представление, господствующее в умах просвещенных греков периода высокой классики, о том, что в социально-справедливом обществе не было бы зависти. Современник Еврипида афинский трагик Агафон утверждал: «Не было бы зависти в жизни человека, если бы мы все находились в равных условиях» [2]. Ему вторит Платон: 2 Цит. по: Walcot P. Envy and the Greeks. A Study of Human Behaviour. Warminster, 1978. «Самые благородные нравы, пожалуй, возникают в таком общежитии, где рядом не обитают богатство и бедность. Ведь там не будет места ни наглости, ни несправедливости, ни ревности, ни зависти». (Платон. Законы, 679 в — с) [3] 3 Платон. Сочинения. В 3 т. М., 1972. Т. 3. Ч. 2. С. 148. В этой связи становится понятной господствующая в политический мысли древних греков тенденция: идеализация Спарты, в особенности внутреннего устройства ее «общины равных», возникла не на пустом месте. Смешанное устройство государства, приписываемое легендарному законодателю Ликургу, исключало всякую возможность возвышения одной личности над коллективом равноправных спартанцев. Не случайно поэтому, говоря об ограничении полномочий царей в пользу эфоров, Плутарх акцентирует внимание читателей на том, что, «отказавшись от чрезмерной власти, спартанские цари вместе с тем избавились и от ненависти, и от зависти...» [1]. Хотя соревновательные основы в обществе сохранялись, что с особой отчетливостью явствует из спартанской системы воспитания, установления «общины равных» препятствовали непомерной славе, успеху, популярности и тем более богатству отдельного гражданина. — 104 —
|