Основы христианской культуры

Далее, религиозная очевидность измеряет не только силу личной веры идеей смерти, но и самую ценность жизненного содержания и верность жизненного делания . Стоя перед лицом своей религиозной купины, человек чувствует себя стоящим перед лицом Божиим, и это стояние научает его тому, что жизненные содержания имеют свой религиозный ранг , что жизненные ценности объективно-неравноценны , что человеческие цели имеют свою духовную градацию . Не все в жизни имеет одинаковую духовную ценность; не всем безразлично сто?ит жить . Жить сто?ит только религиозно-верным , только безусловно-ценным , только центрально-оправданным , только бого-оправданным . Или, обращаясь к идее смерти: жить сто?ит только тем, за что сто?ит бороться даже до смерти и отдать свою жизнь. Тем, за что не сто?ит умереть, тем не сто?ит и жить . Цена жизни и смерти дает нам последнее мерило для жизненных содержаний.

Смерть гасит все и всякие земные «содержания». Отказаться от всего имеет смысл только ради того, что выше, драгоценнее, священнее всего остального, что составляет религиозную святыню жизни . А если человек утвердит свой религиозный центр в том, что этого не заслуживает, то критерий смерти быстро обнаруживает его ошибку. Все не духовные блага, начиная от богатства и кончая почестью и властью, таковы, что за них умирать нет смысла: они исчерпываются личной жизнью, они кончаются вместе с ней; они могут быть обозначены как земные видоизменения личной жизни. И вот нелепо отдавать главное за второстепенное, родовое за видовое, субстанцию за акциденцию, зерно ореха за скорлупу. Отдать свою жизнь сто?ит только за то, что любишь больше себя : мать отдает ее за своего ребенка, патриот за свою родину, духовный человек за свою духовную свободу, верующий за свою святыню. Любить больше себя стоит только то, что действительно больше и ценнее индивидуальной жизни; а таково только Божие дело на земле во всех его видах и изменениях.

Поэтому тот, кто живет этим делом — прав и в критический час будет готов отдать акциденцию за субстанцию и скорлупу жизни за ее священное зерно.

3

Теперь должно быть понятно, в каком смысле мы утверждаем судьбоносность религиозного опыта в человеческой жизни.

Говоря о «судьбе», мы разумеем ту жизненную силу, которая направляет личный путь человека . Перед этой «силой» человек чувствует себя обычно беспомощным: он не владеет ей и не может подчинить ее себе; он не понимает ни ее, ни ее законов; не знает, чт? она такое, откуда она берется, как действует и куда ведет. Он видит только, что из его намерений, планов и предвидений выходит не то, что он имел в виду; он видит, что его усилия преломляются о таинственный механизм мирового движения и что в результате возникает нечто непредвиденное и неизбежное, какая-то своеобразная, навязчивая, лично-жизненная «кривая». И вот, он начинает испытывать свою беспомощность как сверхсильность какого-то единого, объективного начала , как волевую, предначертывающую власть «фатума». Тогда возникает задача — изучить знаки судьбы и предвосхитить ее предначертания (гадание, астрология, ясновидение и проч.).