|
Г.В. Лейбниц причину отождествляет со следствием. Возможно, это так в смысле следования одного за другим. В классической физике данное отождествление явилось фундаментом для утверждения незыблемости детерминистических законов, обратимости времени и предопределенности физических явлений. В очередной раз метафизический способ мышления с абсолютизацией собственных выводов и игнорированием практической осуществимости предположений выводит субъекта познания на парадокс времени. «Причина и следствие тождественны», время обратимо, а явления природы необратимы. И тут параллельно сомнительной определенности и предсказуемости явлений возникают представления о неопределенности, непредсказуемости, вероятности и необратимости – как противовес, как альтернатива. Эти неустойчивые соображения о случайности процессов нагнетаются в обход трудно понимаемых метафизических оснований классической и модерной науки, в обход необходимости их пересмотра. Видимо, легче создавать что-то заново, чем демонтировать почти трехтысячелетнее здание ветхой науки. Впрочем, логические ошибки множатся и поныне. Третий закон термодинамики гласит о невозможности достижения абсолютного нуля температур, а вывод о «тепловой смерти» Вселенной озвучивается и в конце ХХ века. Резюме: иногда авторы прибегают к следующему приему. Они бурно обсуждают печеные вопросы с тем, чтобы поднять температуру собственного изложения и привлечь чтецов. Снова «эпоха Планка». Первый шаговик отстаивал объективность второго начала термодинамики. Браво! М. Планк писал, что «суть второго начала не имеет никакого отношения к эксперименту [но крен в субъективизм вызван неполнотой классической динамики]… Ограничения закона, если таковые существуют, должны лежать в той же области, что и основополагающая идея, – в наблюдаемой природе, а не в наблюдателе». Поэтому М. Планк ищет основания для второго начала в микроскопических движениях. То есть, по мнению И. Пригожина, сводит, как и Л. Больцман, необратимость сначала к распределениям частиц по состояниям, а затем – к особому качеству природы, могущей выбирать подходящий для нее способ движения своих составляющих (например, запаздывающих и опережающих волн). В действительности неполная динамическая теория с ошибочной обратимостью времени имеет мало общего с вторым началом термодинамики. Драма и трагедия Л. Больцмана, а затем и М. Планка, повернули мнение физиков в логическую лакуну: пред авторитетом классической механики (и ее отпрыска – квантовой механики), увенчанным ложью обращения вспять движения тел, дрогнула идея необратимого физического времени, опирающаяся на закон возрастания энтропии. В паутине этой лжи с переменным успехом продолжаются схватки между обратимщиками и необратимщиками весь ХХ век. Но вот вслед за Г. Хакеном пришли синергетики и увели проблему времени вместе с парадоксами под сень субъективизма с его случайно-вероятностным балдахином. Теперь же очередная иллюзия из мира науки отрывается от своего создателя – субъекта – и объективируется на границе бытия, там, где нет памяти и куда не досягает прогноз. Ситуация, типичная для homo: так же было с идеей бога. Так же – с нечистой силой и духами в спиритизме. Сначала внутри вдумчивой головы субъекта всезнания зреет очередная химера, затем она из мозгов выпархивает и дразнит своего создателя независимым бытием на окраинах Вселенной, воплотившись в огнедышащее чудовище с львиной пастью, хвостом дракона и туловищем козы – под именем Химера! — 9 —
|