|
В отличие от одинокого, замкнутого в себе Циолковского, у Чижевского с юности и все 20-30-е гг. был большой круг общения, и академический, профессорский, и писательский. С 1915 г. он в гуще литературной жизни, знакомится с Л. Андреевым, А. Куприным, А. Толстым, И. Северяниным, посещает литературные кафе и вечера. В 1920 г. происходят его встречи с Горьким и Брюсовым, их чрезвычайна заинтересовали космические проекты Циолковского и идеи самого Александра Леонидовича. Ему покровительствует Луначарский, он в постоянной научной связи и переписке с крупными отечественными и иностранными учеными. В 20-е гг., несмотря на критику, теории Чижевского широко обсуждались и даже восторженно принимались многими, а некоторые видели в них обнаружение новых материалистических факторов, определяющих динамику мировой истории. В следующем десятилетии, когда понимание развития человека и общества уже жестко улеглось в прокрустово ложе социально-классовых детерминизмов, всякие там «космобиологические» параметры были решительно отброшены как вредная мистика. И так не только с историей, но и с медициной: как это, скажем, эпидемии могут зависеть от каких-то солнечных пятен, а не исключительно от бедности и антисанитарии?! Работы Чижевского издаются преимущественно на иностранных языках за рубежом, там же он становится членом академий, признается выдающимся новатором в науке. В мае 1939 г. его избирают одним из почетных президентов Первого международного конгресса по биофизике и биокосмике, который состоялся в сентябре того же года в Нью-Йорке. Тогда же его выдвинули на соискание Нобелевской премии «как Леонардо да Винчи двадцатого века». Но на этот конгресс его снова не пустили. Съезд же принял специальный меморандум по поводу отсутствующего Председателя: «Гениальные по новизне идей, по широте охвата, по смелости синтеза и глубине анализа труды поставили профессора Чижевского во главе биофизиков мира и сделали его истинным Гражданином мира, ибо труды его – достояние Человечества». Да, судьба такого «Гражданина мира» не могла не быть уже предрешена. Через два года, в самом начале 1942 г., он был арестован. Пропало сто пятьдесят папок с ценнейшими научными материалами, навеки исчез рукописный труд в сорок печатных листов «Морфогенез и эволюция с точки зрения теории электронов», выросший из работы ученого над аэроионами (а каждой строчкой этого выношенного двумя десятилетиями труда Чижевский, по его словам, дорожил и гордился). Впереди были 15 тяжелейших лет, проведенных сначала на Северном Урале, потом в Караганде. Может быть, интенсивнее всего именно в тюрьме уходит он от окружающей его дикой реальности во внутренний храм своей возвышенно-философической поэзии. Именно она, великий терапевт души, помогает выжить. Рядом со стро– гими, чеканными строками его «Космических сонетов» 1943 г. соседствуют такие записи: «Холод, +5 в камере, ветер дует насквозь. Жутко дрогнем. Кипятку не дают». Он крепится образами великих людей, героических мучеников науки и искусства: Сократа, Лобачевского, Микеланджело, Бетховена, им посвящая свои стихи. Оживают и отрадные детские впечатления от культурных святынь («Отроком зорким бродя по музеям Европы...»), перегоняясь уже в высокие образ и мысль. Углубляется он в натурфилософские медитации, вдохновленные его научным видением и музой любимого Тютчева. — 268 —
|