Антология мировой философии. Том 3

тельства, причем устраняется необоснованное опасение, будто всякое объяснение великого устройства мира из все­общих законов природы открывает для нечестивых врагов религии возможность проникнуть в ее твердыни. По мо­ему мнению, приведенная гипотеза имеет во всяком слу­чае достаточно оснований побудить людей более широ­кого кругозора к более подробному рассмотрению пред­ставленного в ней плана, который есть лишь грубый очерк. Моя цель, поскольку она касается настоящего со­чинения, будет достигнута, если читатель, подготовлен­ный признанием правильности и порядка в мире, кото­рые могут вытекать из всеобщих законов природы, будет [в решении таких проблем] обращаться единственно только к естественной философии и будет побужден к то­му, чтобы наш способ объяснения или другой подобный ему рассматривать как возможный и вполне согласую­щийся с познанием мудрого бога (I, стр. 490—491).

II. СОЧИНЕНИЯ КРИТИЧЕСКОГО ПЕРИОДА

[А. ТЕОРИЯ ПОЗНАНИЯ]

[ИСХОДНЫЕ ПРИНЦИПЫ КРИТИКИ ЧИСТОГО РАЗУМА)

[НАШ ВЕК — ВЕК КРИТИКИ]

Наш век есть подлинный век критики, которой долж­но подчиняться все. Религия на основе своей святости и законодательство на основе своего величия хотят поста­вить себя вне этой критики. Однако в таком случае они справедливо вызывают подозрение и теряют право на искреннее уважение, оказываемое разумом только тому, что может устоять перед его свободным и открытым испытанием. [...] Такой суд есть не что иное, как критика самого чистого разума.

Я разумею под этим не критику книг и систем, а кри­тику способности разума вообще в отношении всех зна­ний, к которым он может стремиться независимо от вся­кого опыта, стало быть, решение вопроса о возможности или невозможности метафизики вообще и определение источников, а также объема и границ метафизики на ос­новании принципов (III, стр. 75—76).

100

[СООБРАЗОВЫВАТЬ ПРЕДМЕТЫ С ПОЗНАНИЕМ, А НЕ ПОЗНАНИЕ С ПРЕДМЕТАМИ]

До сих пор считали, что всякие наши знания должны сообразоваться с предметами. При этом, однако, конча­лись неудачей все попытки через понятия что-то априор­но установить относительно предметов, что расширяло бы наше знание о них. Поэтому следовало бы попытаться выяснить, не разрешим ли мы задачи метафизики более успешно, если будем исходить из предположения, что предметы должны сообразоваться с нашим познанием, а это лучше согласуется с требованием возможности ап­риорного знания о них, которое должно установить не­что о предметах раньше, чем они нам даны. Здесь повто­ряется то же, что с первоначальной мыслью Коперника: когда оказалось, что гипотеза о вращении всех звезд во­круг наблюдателя недостаточно хорошо объясняет дви­жения небесных тел, то он попытался установить, не до­стигнет ли он большего успеха, если предположить, что движется наблюдатель, а звезды находятся в состоянии покоя. Подобную же попытку можно предпринять в ме­тафизике, когда речь идет о созерцании предметов. Если бы созерцания должны были согласоваться со свойст­вами предметов, то мне непонятно, каким образом можно было бы знать что либо a priori об этих свойствах; наобо­рот, если предметы (как объекты чувств) согласуются с нашей способностью к созерцанию, то я вполне пред­ставляю себе возможность априорного знания (III, стр. 87—88).