83 бы наше самосознание; чрезмерный блеск не служил бы тогда к тому, чтобы еще более подчеркивать убожество бедности и возбуждать ее зависть; чувство превосходства над братьями не питало бы тогда нашего тщеславия и не приводило бы нас к тому, чтобы презрительно сверху вниз смотреть на своих ближних. Правда стала бы тогда всеобщим достоянием, и фальшивая политика не соблазняла бы тогда великих мира сего на то, чтобы рассматривать невежество народа как собственную казну, обеспечивающую им жизнь и процветание. Тогда милость государей — а ведь так народ называет даже дела деспотов, обеспечивающие ему трусливую жизнь или право на что-то,— не заставляла бы нас забывать о нашем собственном достоинстве и не воспитывала бы более аристократов-рабов, вымещающих на беззащитных утрату собственной независимости; своекорыстие не заключало бы более несчастных браков, и разум после долгой борьбы с дикими страстями пошел бы рука об руку со счастливыми людьми к мирной жизни. Но кто может перечислить грехи, которыми опозорил себя род человеческий из-за любви к золоту? Все силы, потраченные на это, теперь объединились бы для общего блага, которое заступило бы место собственности. Любовь к общему благу была бы тем чище, чем меньше она была бы замутнена стремлением к наживе, и тем больше, чем в меньшей степени ее могла бы прогнать другая, более сильная страсть; но всеобщее целое в то же время не привело бы к тому, чтобы собственное было отдано к остальным индивидам. Лишь при этих обстоятельствах возможна настоящая любовь к родине. В то время как в большом государстве каждый гражданин порознь и в тесных пределах линии, обведенной вокруг него эгоизмом, заботится лишь о своей жизни и ' процветании, член меньшего общества всей душой примыкает к целому, охотно забывая о себе, и находит свое счастье в счастье государства. Лишь такое государство в состоянии, держа в одинаковом отдалении от себя роскошь и убожество, использовать горы золота, вырастающие благодаря прилежанию и трудолюбию граждан, как Альпы, защищающие эту мирную долину простоты нравов от вторжения римского разврата и пьянства, тем самым непрерывный подъем и падение могут быть удалены от лестницы народной культуры. История Греции дает нам примеры того, как мудрые законы свободных государств обещали чарующее счастье, но это был слишком ранний рассвет, слепивший тех, кто еще не вполне пробудился от сна; их потомки были ослеплены им. Кто хочет видеть, должен прежде всего быть доступен свету. — 64 —
|