|
[316] А. Жид также указал на Платона, придав своему «Коридону» форму диалога, но утопический взгляд Кузмина на однополую любовь не имеет ничего общего с дарвинистским оправданием Жида. [317] Богомолов Н. А., Малмстад Дж. Михаил Кузмин: Искусство, жизнь, эпоха. М., 1996. С. 101. Словечко «панмутонизм» происходит от французской поговорки «Revenons ? nos moutons» — «Вернемся к нашим баранам», т. е. возобновим разговор, ушедший от темы. [318] Кузмин М. Дневник: 1905–1907. Указ. изд. С. 55. На следующий день Кузмин записал в Дневнике: «Рассказы Покровского об Одессе меня растревожили, и мысль о богатом южном городе с привольной, без запретов, жизнью, с морем, с оперой, с теплыми ночами, с доступными юношами меня преследует» (Там же. С. 56). Замечание «без запретов» говорит о том, что Кузмин сознавал необходимость быть осторожным в Петербурге в отношении однополых связей, как бы он и его друзья ни трудились скрыть свои гомосексуальные наклонности. [319] 8 июня 1906 г. Нувель объяснил Кузмину «словарь argot: бани — pays chaud или serres chaudes; банщики — les nayades, солдаты — les vivandieres» <жаргона: жаркие страны, теплицы наяды; маркитантки> (Кузмин М. Дневник: 1905–1907. Указ. изд. С. 167). Когда Кузмин узнавал или подозревал, что кто-то гомосексуалист, то называл его «грамотным». [320] Кузмин М. Дневник: 1905–1907. Указ. изд. С. 85–86. Запись от 23 декабря 1905 г. «После обеда поехал, имея полученными деньги, отдать долг Александру на Бассейную, но его не было налицо, он уехал по делам; <…> Я был так опечален, что не вижу солнцеподобного лица Александра, что даже пропустил мимо ушей, что тот недавно женился. <…> Как я жалею, как я оплакиваю, что не видел Алекс<андрова> лика. И он женился! Это тело, это лицо — с женщиной! увы!» (Кузмин М. Дневник: 1905–1907. Указ. изд. С. 102; запись от 19 января 1906 г) [322] В дневнике мы находим характеристику Кузминского предпочтения мужского пола: «Я хотел сегодня сходить в бани, только не на Бассейную; помня, как Гриша хвалил мне на 4-й ул<ице> паровые, пошел туда. Номер был очень веселый, чистый, с большим окном, как палуба корабля. Оба номерные (их всего 3-е, 3-й мол<оденький> мальчик) — огромные, толстые, немолодые, с лицами, напоминающими если не самую Екатерину II, то ее придворных: тонкие черты среди двойных щек и подбородков, страшная белизна, дородность. Ласковые, развратные глаза и крошечные, но густые усы на бритых розовых щеках. Что-то между стареющей куртизанкой и молодым гвардейским ротмистром. Это совсем не мой тип худых (или не толстых) чисто мужских тел. Но Петр (мывший) был гораздо более entreprenant, например, чем тот Александр, и умеренное похабство не переходило границ фривольности. Но я не люблю тел, в которых я тону, и, конечно, я туда не вернусь. Что-то мне напоминало „1001 ночь“» (Кузмин М. Дневник: 1905–1907. Указ. изд. С. 146; запись от 13 мая 1906 г.). — 342 —
|