|
— Да мы свои. — Оно и видно, что свои. Держи-ка этих своих на мушке! — приказал полицай напарнику, разглядывая Василия. — Здешние мы…– быстро заговорил Василий, снимая ушанку, и положил руку на топор за поясом. — Вот, по дрова пошли. Холодно! Мороз! — Ну-ка, спускайтесь сюда, лесорубы хреновы! Вниз и по одному. Да не вздумайте драпать! — скомандовал тот, что постарше. — Ишь, за дровами они вышли. Здесь до ближайшей деревни версты три с гаком. Уж мне ли не знать! — Контра. Фрицам продался! — сплюнул Василий. — Что ты сказал, щенок! — не расслышал полицай. — Постой-ка тут, Вася. А я с ними пойду, договорюсь! — подмигнул сержанту Влас и шагнул вперёд, поправляя на голове высокую меховую шапку. — Почему остановились? — Курт подозвал к машине фельдфебеля. — Заминка, господин капитан. Партизан поймали. — Где они? — А вот, один сюда топает. Вальтер посмотрел в ту сторону, куда указывал проводник. По склону к ним спускался высокий бородатый старик в серебристом, как паутина, шерстяном плаще, в широкополой не по сезону шляпе, надвинутой на глаза, из-под которой виднелась седая борода, заплетённая в косу. Странный русский опирался на длинную гладкую палку. У ног его, виляя хвостом, крутилась огромная овчарка. — Руки вверх, дед! И быстро… Смотри, без шуток! — скомандовал полицай. — Я те сейчас покажу, кому тут лапы подымать! — пробасил старец и полез в карман плаща. — Граната! Стреляйте! — крикнул кто-то. — Ах, ты так! — полицай разрядил в старика винтовку… Но к его несказанному удивлению дед не упал!! — Твою мать, неужели промазал?! — он дал второй, а затем третий выстрел. — А ну, давайте все разом! — захохотал седобородый старик. В тот же миг серая собака Ивана прыгнула на предателя, разом откусив ему голову. Да и не овчарка это вовсе, а волчище, каких поискать. Гитлеровцы старательно в упор расстреливали деда из автоматов, но тот стоял, заговорённый, и смеялся. Затем он вытянул руку, на которую, откуда ни возьмись, приземлился здоровенный ворон. Навья птица громко приветствовала Хозяина: — Харр! Харр! Тут к своему ужасу Курт увидел, как этот старик свободной рукой поправляет край дурацкой шляпы. Как ее поля медленно приподымаются, обнажая открытый, широкий лоб мыслителя, мохнатые брови, и единственное страшное, неимоверное навье око. Это был глаз, пронизывающий взором насквозь, проникающий в самую подноготную, глаз, срывающий маски, то был леденящий душу глаз самого Одина — ужасного Игга — Отца павших. — Боже мой! — застонал Вальтер. — Думаете, сварганили себе железки — и самые сильные? Ну, да я вас ужо поучу! — седобородый Старик легонько толкнул высоченную корабельную сосну. — 38 —
|