|
На это мужик ничего не ответил, а затопал босыми ступнями по доскам к кадушке с кипящей водой, что вынесла откуда-то женщина. Та забрала обувь и, подмигнув парню, снова зачем-то вышла. — Долго же я спал, — промолвил Василий, испытывая почему-то странную робость в присутствии хозяев. — Разве ж это долго? Иные и по сто, и по двести лет могут всхрапнуть. Время ничего не значит! — старец погрузил ногу в кипяток, блаженно зажмурившись. — А понимаю, летаргический сон, называется. Фельдшер сказывал. — А кто-то уже тысячу лет в беспамятстве, и всё — ничего, — пробасил ученый старик. — Ну, тут ты, отец, загнул! — оживился Василий. — Всё может быть, — лаконично вымолвил тот в ответ и хлопнул в ладоши. То ли парню почудилось, но, скорее всего, так оно и было. Деревянная кадушка приподнялась на полом и зашагала из комнаты вон. — Ёлки-палки? — Василий протёр глаза. — Пойдем, умоемся с дороги! — предложил дед, оставшись, как и его гость, в одной рубахе. — А баб стыдиться нечего, видали и ещё голее. Неожиданно для парня они вышли во двор. — Видать, лесничество какое-то… — объяснил себе сержант. Впрочем, ни на какое лесничество дом не походил, это был красивый двухэтажный терем, срубленный на старинный лад. Неподалеку Василий приметил синюю гладь льда, сковавшего небольшой пруд. А между ним и самим теремом были вкопаны толстые столбы с физиономиями бородатых мужиков, вроде того, что родный дядька установил у себя перед окном. На крыше дома, сложив крылья, громоздилась пернатое создание с женской головой и голой грудью. Тут Хозяин вообще скинул исподнее и, болтая здоровым мужским естеством, принялся обтираться снегом. Василий замер, глядя на мощный, достойный античных скульпторов, торс. — Тебя как звать, отец? — Кличут по-разному, когда Седобородым, когда Высоким, но чаще Власием, Власом стало быть! Эх, хорошо! … Зови и ты меня так — не ошибёшься! …Что, не любо такое мытье? — усмехнулся Влас. — Да, не та нынче молодежь. Не та! — Батюшки! — всплеснула руками хозяйка, выбегая на крыльцо, — Эк чего удумал! Гостя простудишь! — В здоровом теле, Виевна, здоровый дух! — обернулся к ней дед, даже не прикрывшись, и Василий отметил, что шея у Власа со спины почему-то синяя. — У него дырка в плече… — Была… ты хочешь сказать. А на шею мою, добрый молодец, не удивляйся. Это она из-за чужой жадности такая. Выпил, понимаешь, когда-то одну гадость. Вспоминать тошно. Но есть такое слово — надо. Василий рванул с себя рубаху и уставился на едва заметную звёздочку чуть выше подмышки. — Я тут подлечила тебя малость, — просто сказала Виевна. — 32 —
|