- Я прихожу облегчить ваши сомнения, Максимилиан Эдуардович. В отношении жены вы явились лишь справедливым судьей. Она была не только лжива и неблагодарна к человеку, осыпавшему ее благодеяниями и дарившему любовь, но собиралась отравить вас. — Он передал только что услышанное от доктора и прибавил: — Вадим Викторович отнял у нее яд и защитил вашу жизнь против ехидны, с которой уже прекратил всякие отношения. Несмотря на его поступок, вы теряете в нем друга. Хотя он глубоко честен в душе, но страдает недостатком воли и заражен развращенными нравами нашего общества. Он пал жертвой преступной проповеди: «непротивление злу». Вывод таков: он не смог стряхнуть с себя развратной, подчинившей его себе женщины. Ах, если бы вы спросили моего совета, Максимилиан Эдуардович!..
- Владей я своей душой, как вы говорите, то недопустил бы порыву злобы ослепить меня. А демон толкнул на двойное убийство, — ответил барон, бледный и расстроенный, вставая с места и направляясь в смежную комнату.
Дрожа от волнения нагнулся он над раненым, пристально смотревшим на него широко открытыми глазами.
- Я пришел благодарить вас, Вадим Викторович, за великодушие, которое искупило вашу вину, и просить прощения за мой дикий и преступный поступок. Я мог вызвать вас на дуэль, но не убивать. Гнев ослепил меня, — произнес он, волнуясь.
- От всей души прощаю вас. Более всех виноват я сам, и ваш гнев вполне справедлив. Не поминайте меня лихом... — усталым голосом проговорил раненый.
Подступившие к горлу слезы помешали барону ответить. Молча пожал он руку умирающего, отвернулся и, шатаясь, сделал несколько шагов: очевидно, голова его кружилась.
- Идите к себе, Максимилиан Эдуардович, лягте и постарайтесь уснуть или, по крайней мере, отдохнуть. Завтра вам понадобятся силы, когда прибудут власти, а тем более для необходимых распоряжений по погребению, — заметил князь, беря под руку барона и помогая ему дойти до кабинета.
Затем поспешно вернулся к Вадиму Викторовичу, который дремал, но как будто не страдал, так как не слышно было ни малейшего стона, а только тяжелое и неровное дыхание. Князь сел в ногах постели и углубился в молитву, как вдруг легкий шум прервал его настроение, и он подняв голову с удивлением увидел Лили. Она стояла ha пороге, прижимая к груди образ Богородицы в богатом золотом окладе. На ней был длинный, белый, батистовый пеньюар, прекрасные белые волосы распустились в беспорядке, а бледное личико казалось прозрачным. Хрупкая тоненькая девочка походила на видение, и широко раскрытые испуганные глазки ее были красны от слез, которые еще дрожали на густых ресницах.
— 111 —
|