Уругуру

– Я знаю, – кротко ответила наша спутница. – Но вы спросили, что это за крики, и я знаю только, что так кричит птица Балако, больше мне ничего не известно.

– Но вы сами-то верите в ее существование? – спросил я, крепко подозревая, что Амани Коро находится в полусонном состоянии.

– Ну, ведь мы же только что слышали ее, – пожала плечами Амани. – А дать какое-либо другое объяснение мы не в состоянии, не правда ли, Жан-Мари?

Профессор стукнул кулаком о стену, потому что никакой другой твердой поверхности в нашей комнате не было.

– Не в состоянии! – воскликнул он, обычно невозмутимый как скала. – Не в состоянии! Я не могу выйти из дома – ночью запрещено! А тут нам каждый день вешают на уши лапшу! Утром этот несчастный Малик начал мне рассказывать, что один догон на его глазах превратился в гиену... Вчера вечером ко мне подбежал какой-то малец и на ломаном французском начал орать мне в лицо, что у меня глаза красные от крови. Сегодня эта злосчастная птица...

– От крови? Почему ты мне не сказал? – всполошился Оливье Лабесс. – Где это было?

– Превратился в гиену? – удивился я.

– Это неважно, – отмахнулся Жан-Мари. – Они постоянно оказывают на нас психологическое давление – вот что они делают! За нами по пятам бродит мужчина с ружьем и думает, что я не вижу его черной физиономии, торчащей из-за камня. О, простите, мадемуазель Коро...

Он замолчал и уставился в свечку, догоравшую на полу.

– Просто меня бесят загадки, которые невозможно разгадать из-за людской тупости и косности. Если на свете существует птица, значит, у нее есть гнездо, следы, она откладывает яйца и теряет перья. Ничего этого птица Балако предпочитает не делать, она только издает посреди ночи два-три раза гулкие звуки, и на этом ее жизнедеятельность завершается... Так не бывает, друзья мои! И вот что я скажу вам: я найду источник этих звуков. Найду эту припадочную птицу Балако, чего бы мне это ни стоило!

Амани вздохнула и встала с табуретки. Свечка на полу в последний раз вспыхнула, осветив наши нахмуренные лица, и потухла.

На следующий день, отправив обоих профессоров на поиски мифических птиц Балако («Мне, чур, крылышко», – напутствовал я их на прощание), мы с Амани рьяно взялись за наскальные рисунки. В верхней части деревни, где стоял огороженный высоким каменным забором из наваленных булыжников дом главного жреца – хогона – и размещался земляной холмик главного деревенского капища, мы обнаружили пещеру, вымытую водой в породе так, что пространство ее сужалось в направлении снизу вверх. Над головой оставалась небольшая щель, через которую проникал дневной свет, а наклонные стены были испещрены крупными знаками, нарисованными натуральными красками преимущественно темно-красного и коричневого цветов.