|
* * *
Я проснулся от того, что чья-то заботливая рука меня укрывала. Становилось прохладно.
"Холодает к утру", - подумал я и заснул еще крепче.
Солнце радостно улыбалось на серых камнях ущелья. Овец уже не было в загоне. Птицы неугомонно и свободно-деловито пели. Трава отливала поблескивающей росой и изумрудной радостью. Пчелы мирно гудели в цветах. Седые великаны горной гряды помолодели белизной солнечных снегов. Дышалось легко и всей грудью.
У горного ручья плескался Эдик в ледяной воде. Он слегка охал и улыбался.
Вода искрилась. Пальцы обжигались ее струящимися ладонями.
- Давай искупаемся, - подошел сзади Абдыбай, - а то я сон какой-то страшный видел.
Он испытывающе посмотрел на меня. Сомневается. Сон ли это.
- Да, - отозвался Эдик. - Чертовщина какая-то. Горный дух, что ли?
- Значит это не сон, - обрадовался Абдыбай. - Я не помню, когда заснул.
- Я тоже, - сказал Эдик.
Я отвернулся от их вопросительных взглядов и сказал:
- Ночевать мы придем сюда. Не сон это. Это быль, да еще с приложением.
Мы решили выйти на ближайшую вершину и осмотреться. Сначала ущелье. Тесное, от отзеркаливающегося скалами солнца.
- Насколько я понял, рассказчик и есть тот джигит, который посетил Это, - прервал молчание Эдик. - Сколько же ему лет? И почему я не помню, когда уснул?
- Наш гостеприимный хозяин многое знает и еще больше умеет, - ответил я. - Жаль Батыра. Сила, горячее сердце, честность, душевные порывы нуждаются в мудрости. Безумству храбрых спето уже не мало песен, пора петь песни мудрым.
- Подожди, подожди, мы разговариваем так, словно это все было по-настоящему, - спохватился Эдик.
- Да это было. И, насколько я ориентируюсь, еще есть, - насколько можно осторожно произнес я. - Поэтому, братцы, предлагаю временно вожаком назначить меня. Стая у нас маленькая, думаю, что не зазнаюсь.
Но старался я зря. Абдыбай напрягся и искоса огляделся по сторонам. Эдик открыто огляделся и сказал:
- Мистики вы. И перестаньте, ты и дед, нас разыгрывать.
Тропа кончилась, но что-то наподобие дороги огибало темную скалу.
- Отдохнем, - сказал я и повернулся лицом в сторону долины.
- Ну, вождь. По моему мы еще не устали, - упрямо остановился Эдик.
- Вот, - показал я на рукотворный камень. - Здесь что-то интересное.
Камень оставался левее, если смотреть вниз по ущелью. Еще левее была красивая площадка. Такие места удобны для стоянок. В горах для юрты, загона, подачи воды не так часто встречаются удобные площадки. Эта же была идеальной.
Надпись на камне была не разборчива и мы сели на изрядно прогнивший ствол огромной ели. Тянь-Шаньские ели - особые и в прохладных местах долго не разлагаются. Но как мне показалось, эта лежала очень давно и не превратилась в труху. Ее поверхность отливала мертвым серебрящимся светом.
- Здесь было стойбище, - утвердительно сказал Абдыбай, - смотрите, вон загон для овец, а здесь стояла юрта.
Сохранившиеся колья загона отливали тем же светом, который не согласовался с чистым солнцем. Мне показалось, что и камни отливают серым холодом.
"Птицы не поют", - отметил я, как почувствовал, что что-то тяжелое навалилось мне на плечи и сдавило голову сильными пальцами. Ноги стали тяжелеть.
"Шалишь, дружочек", - мгновенно оценил ситуацию я и сделал Джаляндхара Бандху. Время потянулось медленно. В пространстве между бровей я "засветил" Глаз Шивы и картины радужнее сверкающих на солнце ледников вспыхнули в Сознании.
Я двигал энергетические потоки в этом могущественном и необъятном пространстве Космоса. Они оживлялись одухотворенными жизнерадостными картинами огромного простора. Небо, горы, долины, затуманенные дымкой и заполненные жизнью, солнце и стекающие в ущелья сверкающие голубизной реки - все охватилось Единым.
Нельзя было измерить глубину этой Реальности, но и нельзя было определить время.
- Абдыбай! Очнись! - вскочил я.
Эдик лежал лицом вниз. Абдыбай мягко свалился с бревна.
"Двоих я не унесу", - посмотрел я с надеждой на Абдыбая.
Эдик застонал и сел, обхватив голову руками. Он пытался встать, но не мог.
- Эдик! Сюда, в гору, - махнул я в сторону покатого спуска на юго-запад.
Абдыбай стал что-то бормотать.
Я перекинул его руку через шею и потянул вверх по склону. Я не оборачивался не Эдика: "Утащу одного, а потом помогу другому. Скорее!"
За свежими елями засверкала та жизненная долина, которая заливала меня своим простором. Я усадил Абдыбая и побежал вниз. Эдик обхватил сухой ствол ели. Его рвало. Он вяло махал руками и пытался устоять на "ватных" ногах.
Меня вновь сдавило свинцовыми объятиями и я сел в Сидхасану.
Джаляндхарой я вновь перекрыл все 16 опор и сделал Уддияну Бандху. Блеск тысячи огней зажегся в Сознании. Сущность Бессмертия залила Космос. Этим движущимся в своих качествах пламенем я сжигал все твердое, окаменелое, пока не ощутил свободу и бессмертие. Затем выпрямился и прижатым к нёбу языком стал "доить небесную корову". В тело полился нектар. Сок жизни заливал пламя и от этого появлялась жизненная сила и могущество.
Эдик стоял на коленях. Я подскочил к нему и как пушинку кинул себе на плечи.
Свежий воздух Сверкающей Долины омывал лицо. Седые снежные великаны с усмешкой и мудростью взирали не наше жизненное копошение.
"Долина Жизни", - посмотрел я вниз и увидел крохотное знакомое стойбище. - "Значит мы сделали крюк по ущелью".
Абдыбай лежал в траве и смотрел тусклыми глазами на это жизненное чудо. Я прислонил Эдика к камню и вытер с его лба крупные холодные капли.
"Теперь вниз за водой", - думал я, выливая остатки воды в сухие губы пострадавших.
Здесь пели птицы. Нежная вуаль зелени прикрывала говорливую речку. Ромашки росли на гальке и песке там, где река когда-то разливалась буйной весной.
Эдик с Абдыбаем сидели и наблюдали как я поднимаюсь к ним по травянистому склону.
- Очухались, - подошел я и протянул Эдику его фляжку, а Абдыбаю его.
- Да, - буркнул Эдик. - Врагу не пожелаешь.
- А ты как, мой юный друг? - посмотрел я на бледное лицо Абдыбая.
- Силы кто-то отнял, - вяло улыбнулся он. - А ты скачешь, как архар.
- Великая штука Йога, - пошутил я. - Индусы знали, что мне придется спасать вас. Хунхузы трудились, чтобы я владел Чи. Японцы научили таскать вас как бревна, которые они катают на пилораме.
- Молочка бы, - сказал Эдик.
- Это будет. Вон видите внизу овцы и коровы. Это пастбище тех, у кого мы ночевали. Коров я доить умею. Впрочем там, наверное тот юноша, что был в юрте.
Молча мы сидели долго. Я делал Пранайамы, а Эдик с Абдыбаем с безразличием наблюдали. Жизнь вливалась в их помятые тела и они сообщили, что можно двигаться.
К речке мы спустились быстро. Эдик разделся и окунул обмякшее тело в ледяную воду.
- Ух, - крякнул и фыркнул он и так плескался пока не вышел улыбающемся.
- Как в сказке, - сказал я. - Вошел в кипящий поток дряхлым стариком, а вышел добрым молодцем.
Абдыбай смачивал коротко стриженную голову, полоскал рот и горло.
- Могу дать совет, - обратился я к нему. - Брахманы полощут рот и горло до пупка, а шудры - только как ты. Попробуй пить, полоскать до самых пяток. Набери сладостно воду в рот. Держи эту свежую "сладость" до тех пор, пока вода не станет "пустой". "Пустую" воду выплюнь. Затем вновь набери воду и начни ее двигать в горле. Но двигай не воду, а эту жизненную влагу. Движения словно ты ее пьешь, но не глотай саму воду. Как только она станет "пустой" - выплюнь. Так "пей", выплевывая, пока не напьешься сока жизни до...
- Так, пить или не пить, - прервал меня Эдик.
- Пей с жадностью, с наслаждением, но ... не воду, - "обрезал" его я.
Абдыбай в это время "пил". Свежесть и жизнь заструились в его теле. Вновь и вновь он выплевывал, как мне показалось, с отвращением воду. Вдруг он припал к воде и стал "пить" лицом, головой. Не снимая рубашку он пополз в воду руками, плечами. Когда он закончил это, не было и тени болезненности и опустошенности в его теле. Это был тот Абдыбай: жизнерадостный, сильный, веселый.
- Праной называется у индусов, Чи у китайцев, Ки у японцев, - прокомментировал я его радостный взгляд.
- Я читал Йогу, - сказал Эдик. - Прана - это энергия с использованием дыхания.
- Чушь, - прервал его я. - Прана конкретна в ощущении жизни, а не абстрактная, предполагаемая энергия. Дыши, пей, слушай, смотри, но так... Вот тебе пример, конкретный.
Абдыбай размашисто подошел ко мне и шутливо, весело пожал руку.
- В народных преданиях богатыри припадали к земле и пили всем своим существом жизнь. Пили, потому что жить хотели. Найдется такой же теоретик, который скажет: "Мать земля поила их силой".
- Какая же разница, - возразил Эдик.
- Представь себе, что Абдыбай плюхнулся бы в речку и ждал, когда она отдаст ему жизненную энергию. Закончилось бы это не жизнью, а насморком. Так глупо делают многие, когда ходят босиком по росе, дышат в сосновом бору, ждут от жизни судьбу.
- Ты хочешь сказать, что из жизненных или общественных дел тоже можно пить прану?! - удивился Абдыбай, но с верой после такого опыта, когда из немощного он в минуты стал жизненным.
- Да, - коротко ответил я, а потом добавил. -
- Только без: теорий, предполагательств, иждивенчества и конкретно. Посмотри, как ты начал. "Глоток", но с конкретным ощущением и выплюнул "пустоту". Если выходишь утром на улицу - "пей" ногами. Лучше на росе. Не жди. Все будет напрасно. "Пей" и "выплюнь". Разгоняй себя так, пока с головой не залезешь в землю, как только что в воду.
Эдик подошел к воде и стал вкушать ее. Он сделал несколько глотков и насытился.
- Не то, Эдик, - сказал я. - Нужно испытывать не насыщенность и жажду. Жить этим соком. Жадность, жажда, жизнь...
Пока я говорил Абдыбай уже стоял босиком на траве и поднимал то одну, то другую ногу.
- Ты гений, - вдруг закричал он. - Где то чудовище? Я убью его. Я растопчу его. Или ты, Василь, его уже кокнул?
Я с надеждой смотрел на Эдика. Он что-то вспомнил.
- Я читал, - сказал он, - что нужно дышать одной, а затем другой ноздрей.
- Брось ты это, - чуть не закричал я. - Знание - это яд. Оно убивает жизнь. О этот окаянный интеллект! Все знает и ничего не может.
- А разве не знание ты дал Абдыбаю? - возразил Эдик.
- Всему есть мера! Я оповещал его к его же состояниям. Действительным состояниям, а не пичкал его философствованием и баснями об энергиях. И еще есть один секрет, - я остановился.
Абдыбай с Эдиком ждали.
- Ложка дорога к обеду. Я вижу ваши состояния. Дармоеду и бездельнику прану не захватить. Это как птица счастья. Она появляется только тогда, когда вся Сущность жаждет. Запомните, не ум хочет, а Сущность рвется навстречу единственной надежде - Птице Пране. Смирившийся с безжизненностной волокитой или с праздным "развитием" идет в другую сторону.
- Вот ты, - повернулся я к Эдику. - Ты был бодр и жизнерадостен. А теперь, чуть-чуть насытился освежающей водой и как дармоед ждешь. Вспомни и пожелай того же состояния. Пожелай до корней волос. Не жуй свое знание. Желай!
Эдик весь напрягся и бросился на меня с криком:
- Ну комар, хоть кого доведешь!
Я уклонился и сказал спокойно:
- А вот это пример праны от социальных отношений. Можно идти пить молоко. Полчаса прошло, а вы уже... не мокрые курицы, но орлы.
Арман, так звали пастуха, с усмешкой смотрел как я пошел к корове. Я не пошел к полной, у которой вымя висело до земли. Я не пошел к подвижной, с упругим телом. Я приближался к лидеру и она ждала с напряжением. Но как только моя уверенная рука легла ей на спину, она мягко и доверительно успокоилась. Ее вымя стало опускаться и расслабляться. Теперь можно было доить. Крупный пес подбежал и сел рядом.
- О, - крикнул Арман. - Ее даже сестра боится доить.
Эдик с Абдыбаем были в форме. Они пили молоко размеренно и любовались пейзажем гор и долины.
- Что ты там сказал про левую и правую ноздрю? - обратился Абдыбай к Эдику.
- Это потом, - сказал Эдик и повернулся ко мне. - Что Это было? Почему нас "размыло"?
- А почему ты не спрашиваешь у самого себя? - задал я встречный вопрос.
- Меня куда-то повело. Какие- то видения и тошнотворность поплыли перед глазами.
- Почему? - настаивал я.
- Не валяй дурака, - вмешался Абдыбай. - Он же сказал, что стал терять сознание. А ты... Да, а почему ты был в норме?!
- Вот я вас и спрашиваю, "почему"? - настаивал я на своем. - Вы собрались менять Сознание, иначе зачем вам дышать левой и правой ноздрей? И в это же самое время вы боитесь измененного Сознания. Я вас не понимаю.
- Сознание то уплывать стало, - хихикнул Абдыбай.
- Почему? - вновь стал я "наступать".
- Что-то ты, брат, совсем разучился с людьми общаться, - решил поставить "точку" Эдик.
- Как раз, наоборот, я ищу действительный контакт с вами. Если я буду говорить на вами наработанном языке, то я просто попаду в ловушку его условий. Что в том толку? Вы останетесь теми же и будите вновь и вновь издыхать от любых измененных условий. А для того, чтобы разговор был для вас жизненным, я должен набрать в вас самих условий для контакта.
- Не мудри, не с глупцами имеешь дело, - заупрямился Эдик.
- Зачем вы меня спрашиваете, если уже имеете горделивое свое? Оно в вас есть, но на нем вы вновь будете издыхать, - я ждал отпускания в них. Не будет нового, если человек не отпустил свой опыт, свои знания и не раскрылся до беспредела. В ином случае он будет только подсматривать с позиций своего "правильного".- Я в такие беседы не игрок, - растянулся я на траве.
- А что же ты хочешь? - смягчился Эдик.
- Движения вашего Сознания, а не рассказ в пределах того, чему вы обучились. Если "в пределах", то нового я вам не скажу. Точнее, моя беседа будет бесполезной.
- Ладно, Василь, - вмешался Абдыбай, - я тебе верю. Ты что-то умеешь такое, чего нет у нас. Это убедительно, судя по питью "праны". В голову бы не пришло, что так все просто и в то же время потрясающе.
- Вы умеете жить в условиях такого своего Сознания, когда считаете его жизнью. Это ли только жизнь? Почему ваше Сознание "поплыло"? Почему вы этого испугались? Почему вам плохо? На эти вопросы с научных позиций: кислорода, полей земли, аномалий, цикла Крейса и прочего нет ответа. Вспомните, как рассказывал старый казах. Он не сказал: "Им стало душно, какие-то поля действовали на них ". Он сказал: "Тяжелая рука легла на плечо". Почему? Думаете он менее грамотен чем вы? Не удивлюсь, если он окончил три университета. Вспомните, он владеет тайнами и мудростью многих народов. Не удивлюсь, если он разобьет скалу кулаком или надолго остановит свое тело. Вы уже заранее сравняли его с собой и тем самым остановили свое же движение "правильным" знанием.
- Мораль можешь опустить, - буркнул Эдик.
- Итак, Сознание. Оно у вас "уплыло". Значит измененные условия и его движение в них оказались не в пользу его же самого, а следовательно, не в пользу жизни. Теперь о питье "праны" и дыхание левой и правой ноздрей. Это же измененные условия Сознания. Они - не механический труд и не упражнения, как в спорте. Берите глубже, речь идет о новых качествах. Качества живые всегда. Цикл Крейса мертв, квадратное уравнение мертво, понятие о кислороде мертво. И вообще все конструкции интеллекта мертвы. Что ты взял из знания о йоге? - повернулся я к Эдику.
- Я пробова...
- Со старых понятий, привычек, правил, - закончил я за него. - И получил то же самое каким был. Те японцы, которые работают на кожзаводе говорят: "Дзен - это означает: совсем иначе посмотреть на свои ворота, свой дом, своего друга, на свою всю - всю жизнь".
- Ну, ты даешь! Я всегда смотрю иначе, - воскликнул Эдик. - Меняется погода, меняется настроение и все каждый раз выглядит иначе.
- Значит ты не понял, - спокойно остановил я его. - Менять нужно качества. Например, как только Сущность качеств Сознания у вас стала меняться, вы трухнули. Почему?
- Почему? - повторил Абдыбай.
- Прежнее, устойчивое, захомутавшее в вас изменениями одного и того же, Сознание, заголосило. В чем ты упражняешься? - обратился я к Абдыбаю. - В силе, а значит линейном нарастании, в логичности, а значит, в сохранении того же самого. Ну а теперь вспомни, как ты оживал, когда пил "прану". Чем ты ее пил? Лицом, руками, всем своим Сознанием. Какая здесь логика? Как ты это объяснишь научно? Химическим составом воды? Энергетическими полями? Какую силу ты взял в себя? Нет здесь объяснений! И не должно быть. Либо ты найдешь в себе это новое свойство жить, либо все остальное - болтология! Если ты вновь и вновь дыхнешь... нет, будешь жить левой ноздрей в новом качестве, если ты будешь его культивировать и наращивать так, что оно и только оно захлестнет все твое Сознание, то это новое и есть. Оно состоялось не в упражнениях и не в дыхании. Если ты сменишь это свойство на правую ноздрю, то ощутишь уже иное, но не менее потрясающее и жизненное. Если ты их соединишь в центре Единого, то получишь то, чему нет равных в этом Сознании. А дальше все просто: я сделал Джаляндхара Бандху и Его рука стала дружеской, т. е. жизненной. Ну как весенний ветерок. Батыр же, насколько я понимаю, шел через торжество силы, то есть через консервацию себя и своего во всем.
- Я так не понял, - сказал Эдик.
- Батыр - благородный человек, если загорелся отомстить злодею, - сказал Абдыбай.
Я махнул в знак безнадежности рукой и предложил прогуляться по горам.
- Сначала дослушаем аксакала, - успокоил я их. - Может быть вы что-нибудь осмыслите в себе. Мудрый он, хотя и скромный на вид.
— 2 —
|