Только не говори маме. История одного предательства

– Теперь тебе заботиться о матери, Антуанетта. Ты слышишь меня?

– Да, папа, – ответила я в последний раз.

Потом развернулась и пошла обратно, к сержанту и его жене.

– Судья хочет поговорить с тобой, – сообщил сержант, когда к нам подошел секретарь и жестом велел мне следовать за ним.

В тот день я во второй раз стояла перед судьей. Но теперь уже в его кабинете, где он был без парика и мантии. Он указал мне на стул и с серьезным видом объяснил, почему пригласил меня на приватную беседу:

– Антуанетта, со временем ты поймешь, а скорее всего, уже поняла, что жизнь несправедлива. Люди осудят тебя, а некоторые уже осудили. Но я хочу, чтобы ты внимательно меня выслушала. Я читал полицейские отчеты, видел заключения медиков. Я знаю, что произошло с тобой, и говорю тебе: ты ни в чем не виновата. Тебе совершенно нечего стыдиться.

Эти слова я надежно сохранила в своей памяти, чтобы извлечь оттуда, как только в этом возникнет необходимость. Закрытый суд может ограничить число присутствующих в зале, но не в силах заткнуть рот тем, кто остался на улице. Водители «скорой», медсестры, сами полицейские, не говоря уже о работниках социальной службы и двух учителях, – все они оказались в составленном матерью списке сплетников, когда она обнаружила, что весь город только о нас и говорит.

Люди не только говорили, но и делились на лагери. Коулрейн, родной город моего отца, колыбель упертого протестантства, обвинял во всем ребенка.

Я была развита не по годам, моя застенчивость воспринималась как странность, к тому же я говорила с английским акцентом представителя среднего класса, который никак нельзя было назвать популярным в Ольстере того времени. С другой стороны, мой отец был местным, прошел всю войну, вернулся домой с медалями и в глазах своей семьи, конечно, был героем. В Северной Ирландии, где не было воинской повинности, любой, кто добровольцем сражался в годы Второй мировой войны, считался храбрецом. Родные считали, что отец просто ошибся в выборе жены, взяв в спутницы жизни женщину, которая не только была на пять лет старше, но и свысока смотрела на его друзей и семью. Отец слыл компанейским парнем в пабах, чемпионом в любительском гольфе, блестящим игроком в бильярд – в общем, его одинаково любили и уважали и мужчины, и женщины.

Слово «педофил» в то время еще не было в ходу, да и в любом случае никто не осмелился бы применить его к моему отцу. Про меня же говорили, что я сама была не прочь, а когда забеременела, стала кричать об изнасиловании, чтобы спасти свою шкуру. Короче, довела родного отца до суда, свидетельствовала против него и вынесла полоскать грязное белье на улицу. Поскольку суд был закрытым, просочились лишь некоторые факты, но, даже если бы все они были напечатаны в газетах, я сомневаюсь, чтобы город поверил им. Люди, как я уже знала, верят тому, во что хотят верить, пусть даже это будет неправдой.