Смерть как перемена жизни

Это можно также характеризовать и по иному. Видите ли, даже для того, что человек со своею душою переживает на обычном физическом плане, он, в сущности, не всегда имеет вполне глубокие ощущения. Если у нас умирает человек, мы печалимся, мы испытываем от этого боль. Я часто говорил, когда у нас самих умирали в Обществе хорошие друзья: в задачу антропософски ориентированной духовной науки не входит тривиально утешать людей от боли, заговаривать их от боли. Боль эта является правомерной, справедливой, надо стать сильным, чтобы переносить её, но не следует позволять заговаривать себя от этой боли. Однако человек не различает боль в том отношении, вызвана ли она уходом юного умершего, или уходом старого человека. И всё же при духовном рассмотрении обнаруживается большая, огромная разница. Можно сказать: тот, кто остался здесь, по отношению к ушедшему от него ребенку, — будь это его собственный ребенок, или тот, кого он любил, переживает, — если мне будет позволено употребить, так сказать, техническое выражение, — переживает боль сострадания. — Дети, в сущности, остаются при нас, и, вследствие того, что мы были связаны с ними, они остаются так близко от нас, что переносят свою боль в наши души, и мы ощущаем их боль, то, что они хотели бы находиться здесь. Их боль облегчается вследствие того, что мы берём её на себя, мы её переносим с ними. В сущности, ребёнок чувствует в нас. И это хорошо, что он чувствует вместе с нами, тем самым его боль облегчается. И напротив, боль, которую мы испытываем, если умирает, уходит старый человек, — будь это наши родители или друзья, — эту боль можно назвать эгоистической. Человек, умерший в старости, не покидает нас, поэтому чувство у него не такое, как в случае юного умершего. Он удерживается с нами, помнит нас, он нас не оставляет. Здесь, в теле мы имеем чувство, что мы его потеряли; поэтому боль приходит только к нам. Это эгоистическая боль. Мы не испытываем того чувства, как в случае с детьми, но ощущаем собственную боль, боль для нас, мы чувствуем, что нам больно.

В действительности, следовало бы очень точно различать эти два вида боли: эгоистическую боль по отношению к пожилым людям и боль сострадания в случае молодых людей. Ребёнок живёт в нас дальше, и мы чувствуем, собственно, то, что чувствует ребёнок. Настоящую печаль нашей собственной души мы имеем лишь по отношению к пожилым умершим. Это не лишено значения.

Именно на таких примерах можно видеть, что знание о духовном мире имеет большое значение. Ведь вы видите: в соответствие с вышеописанным может быть построен в известном смысле похоронный ритуал, культ умерших (Totenkultus ). По отношению к ребёнку, который у нас умер, не совсем пригоден всецело индивидуальный похоронный ритуал. По отношению к ребёнку, поскольку он и без того живёт в нас дальше и остаётся с нами, было бы хорошо, если бы поминовение его переживалось так, что больше внимания обращалось на всеобщее, чтобы живущему с нами ребёнку давалось нечто всеобщее. Поэтому, например, при погребальной службе для ребёнка в церемониале сама служба над умершим предпочтительней, нежели особенная надгробная речь. Я бы сказал так: в случае выбора конфессий, католической или протестантской, этот выбор определяется тем, что лучше подходит для данного случая. В католической церкви особая надгробная речь не полагается, она отсутствует, там существует траурный церемониал, ритуал. Он представляет собой нечто всеобщее, он одинаков для всех. А то, что может быть одинаковым для всех, особенно хорошо для детей; хорошо, если тут поминовение можно организовать так, чтобы оно могло быть одинаковым для всех. Для умерших в пожилом возрасте большое значение имеет индивидуальное. В случае пожилого умершего наилучшим является тот траурный церемониал, при котором непосредственным образом рассматривается жизнь данного умершего. Особая протестантская надгробная речь, которая ориентирована на жизнь умершего, будет иметь большее значение для умершего; в данном случае католический ритуал имеет меньшее значение. Однако в случае поминовения дело обстоит иначе: для ребёнка наилучшее, если создаётся настроение, которое связывает человека с ребёнком; ребёнку пытаются направить мысли, которые затем, при засыпании человека, отправятся к ребёнку. Эти мысли могут носить всеобщий характер, так, например, мысли о вещах, которые могут быть направлены ко всем умершим. В случае пожилых людей необходимо, чтобы при поминовении был акцентирован именно этот отдельный человек, человек с его спецификой, чтобы ориентировались индивидуально на данного отдельного человека (умершего ), размышляя о том, что было ему близко, о том, что было пережито вместе с ним. В случае пожилого человека, для того, чтобы вступить с ним правильным образом в общение, имеет значение — восстановить в воображении его существо, оживить его существо в себе самом. Итак, нужны не только воспоминания о том, что говорил умерший кому–то, особо затрагивая его эмоции: важно, чем он был как индивидуальность, что было ценно для него в мире. Пробуждая это в себе, мы получаем способность вступить в отношения с пожилым умершим и правильно провести поминовение. Итак, вы видите: для пиетета, развиваемого нами, имеет значение знать, как надо вести себя по отношению к молодым и старым умершим.