|
В качестве примера приведу Перу. Столица Лима, расположенная на тихоокеанском побережье, еще пятьдесят лет назад, в начале 1920-х годов, была милым испанским городком с 175 тысячами жителей. Теперь население этого города составляет около трех миллионов человек. Город оброс трущобами, окружающими его концентрическими кругами до самых подножий Анд. Но это еще не все. Ежедневно из деревни в Лиму приезжает более тысячи человек, и никто не знает, что с ними делать. Социальная и духовная жизнь в провинции полностью разрушена, люди снимаются с насиженных мест и тысячами прибывают в столицу, чтобы закрепиться на крошечном кусочке еще незанятой земли. И под страхом облав полиции, которая всеми силами пытается выжить их из города, люди строят себе глиняные лачуги и начинают искать работу. И никто не знает, что с ними делать дальше. Никто не знает, как остановить миграцию из деревни. Представьте, что в 1864 году Бисмарк аннексировал всю Данию, а не ее небольшую часть, и с тех пор Дания так и осталась в составе Германии. Датчане оказались бы этническим меньшинством, и, скорее всего, попытались бы сохранить свой язык. А так как официальным языком, конечно же, был бы немецкий, они стали бы двуязычными. Они могли бы избежать положения граждан второго сорта только через активную ассимиляцию среди немцев. Самые амбициозные и предприимчивые датчане, уже полностью «онемеченные», неизбежно потянулись бы на юг, на континент. И что бы из себя представлял Копенгаген? Удаленный провинциальный городок. Или представьте себе Бельгию частью Франции. Во что бы превратился Брюссель? Опять же, в малозначимый городок на периферии. Стоит ли продолжать? А теперь представьте себе, что Дания как часть Германии и Бельгия как часть Франции вдруг заупрямились и стали бы добиваться независимости. Возникли бы бесконечные, ожесточенные споры о том, что эти «провинции» экономически нежизнеспособны и что их стремление к независимости — это, по словам одного известного политического обозревателя, «подростковые причуды, политическая наивность, экономическая мистика и неприкрытый оппортунизм». Что можно сказать об экономике малых независимых государств? Не станем обсуждать эту проблему, ведь ее просто нет. Нет такого понятия, как жизнеспособность больших и малых государств, есть только проблема жизнеспособности людей: люди жизнеспособны, если могут сами удовлетворять свои нужды. Однако, нельзя вернуть людям их жизнеспособность, просто поместив их в один огромный город. Кроме того, жизнеспособные люди не теряют своей силы, если происходит дробление крупного сообщества на ряд более мелких, более сильных, более сплоченных и более организованных групп. Все это совершенно очевидно и не подлежит никаким обсуждениям. Кто-то спросит: «А что произойдет, если страна, состоящая из одного богатого и нескольких бедных регионов, распадется по желанию богатого региона?» Скорее всего, ничего особенного и не произойдет. «А если до отделения богатый регион оказывал помощь бедным, что тогда?» Ну тогда, вполне возможно, субсидии прекратятся. Но богатые редко субсидируют бедных, чаще всего они их эксплуатируют. Не обязательно делать это напрямую, достаточно обеспечить себе выгодные условия торговли. Богатые могут пустить пыль в глаза некоторым перераспределением налоговых поступлений на небольшую благотворительность, но отделяться от бедных они захотят в последнюю очередь. — 41 —
|