|
Особый предмет моей гордости — изощренные издевательства над толстым прапорщиком Саврасовым - интендантом столовой артполка. Это был ворюга, каких свет не видывал. Толстяк, по - видимому, страдал клептоманией, потому что тащил все, что попадалось на глаза. В Бийске, именно благодаря Саврасову, мы питались такой отборной падалью, что не дай Бог никому - он умудрялся неделями оставлять нас без рыбных консервов и тушенки, которые прапорщик, как заботливый глава семейства, каждый день, целыми сетками тащил из воинской части домой. Как - то раз, проходя во время обеда мимо интендантской палатки, я увидел прапорщика Саврасова, который в предвкушении вкусной трапезы стоял возле входа в палатку и безмятежно курил. В моей иезуитской голове моментально созрел коварный план. Я обошел палатку с тыла и заглянул в окно — зрелище предстало просто изумительное: жареная картошка со свиными шкварками; 100 граммов водки, аппетитно накрытые соленым огурчиком и яичница, посыпанная зеленым лучком. Я по пояс влез в окно палатки, «махнул», не глядя, 100 своих «законных фронтовых» грамм; закусил огурчиком, и, набив полный рот картошкой с яичницей, поспешно ретировался. Но ведь очень хотелось посмотреть, какой эффект произвела на прапорщика моя хулиганская выходка! Я спрятался в кустах напротив палатки и стал с интересом наблюдать. Наконец, Саврасов докурил свою сигарету и зашел внутрь палатки. Через пару секунд его разъяренную тушу вынесло вон из палатки — как медведь, поднявшийся на дыбы, как огромное каменное изваяние стоял он на опушке леса, в бешенстве вращая головой в поисках неизвестного «лесного» вредителя. Через несколько минут он немного успокоился и, тяжело вздохнув, оставшись без обеда, усталой походкой побрел на ПХД (авт. - парко -хозяйственный день). Наконец, начались долгожданные учения с боевыми стрельбами. По дороге на полигон «Кадет» Черкасов опять, в который раз, испортил мне настроение. Дело в том, что на очередной колдобине у нашего «Урала» с «мясом» вырвало фаркоп, гаубица с грохотом отцепилась и провалилась в лужу, погрузившись почти до казенной части ствола в грязную осеннюю жижу. Аладдин выскочил из кабины и начал, как всегда, по - бабьи причитать: «Сэржант, что делат, что делат?» Я попытался в луже отыскать фаркоп, но это мне никак не удавалось. Тут из кабины вышел раздраженный майор Черкасов и стал внимательно наблюдать за моими действиями. Внезапно, ни с того, ни с сего, со словами: «Как же ты меня достал, студент, чтоб тебя, б..., разорвало!» - он стремительно подскочил ко мне и нанес прибойником (деревянным досыльником для снаряда, похожим на бейсбольную биту) очень чувствительный удар по шее. В глазах моих потемнело. Я сорвал с орудийной станины лом и в бешенстве пошел на «Кадета». Однако в последний момент я одумался и начал, что есть силы, колотить ломом по казеннику орудия, да так, что лом изогнулся дугой. «Ну, убей меня, Воронин, убей!» - подначивал меня Черкасов, но я, уже обессиленный, опустился на станину гаубицы: из глаз обильно текли слезы - от боли и незаслуженной обиды. «Успокойся, Воронин, всякое в жизни бывает», - сочувственно сказал Широков, и мы все вместе принялись искать фаркоп в злополучной луже. Найдя его, мы, наконец, пристегнули орудие к «Уралу» и продолжили марш. — 128 —
|