|
Многоэтажные дома на Семи ветрах, а жизнь-то разве одноэтажная? Она тоже на многих уровнях идет. На одном поют и танцуют, на другом тревожатся, на третьем сердятся, на четвертом принимают решения — и все это сразу, все — сейчас, одновременно. Разве вы, читатель, знаете, какие в мире принимаются важные решения — для вашей жизни важные! — вот в этот самый миг, когда вы потихоньку, никому не мешая, сидите и читаете книгу? Но пока Фролова не нашла такого специалиста, чтобы он рычал, кричал и ногами топал, девятиклассники плясали вокруг мальчишки с трубой во весь его рост: умпа, умпа, умпа-пара… Умпа, умпа, умпа-пара… Что будет через час? Через год? Через десять лет? Какое нам до этого дело! Умпа, умпа, умпа-пара, умпа, умпа, умпа-пара… Семьветровские пели и плясали, обращая внимания на учителей не больше, чем на прохожих на улице, и неизвестно, чем кончился бы сумасшедший этот день, если бы не появилась в дверях Любочка, сестра Саши Медведева, и не стала показывать брату знаки: пять! — Я Майкапара сдала, пять! — Мэйкапар, — поправили ее. — Какой мэйк-ап? Это Майкапар, композитор такой советский, он до войны жил, нам учительница рассказывала. — Со-вет-ский? — Ну да. А это прелюдия, у него много прелюдий… — Пре-лю-ди-я? — Это мы под прелюдию танцевали? — ужаснулась Клава Керунда. Костя Костромин вытер пот. — Все, парни, отмаялись! — сказал он. — Отбой! Отбой по мэйкапару и вообще — отбой! Каштанов расхохотался, он остановиться не мог: поветрие-то, оказывается, было хорошо организовано! По команде началось, по команде и кончилось! — А мне другое задали учить — хотите, спою? — сказала Любочка. Глава втораяРешениеМаша Иванова славилась тем, что задавала сложные и неожиданные вопросы (как иначе могла бы она быть ведуньей и колдуньей?). Однажды она спросила Каштанова: — Алексей Алексеевич, а вы когда-нибудь кричали на ребят? — А зачем мне кричать? — удивился Каштанов. — У меня предмет такой — он сам кричит… Кричат толпы восставших, кричат казнимые на плахе, кричат солдаты в бою, кричат ораторы на митингах. Историю шепотом не делают, история вся на крике. Зачем же еще и мне повышать голос? Кто меня тогда услышит? Алексей Алексеевич любил историю как бесконечное поле загадочных фактов, которые надо объяснить и связать между собой. Любил он и школу, но с трудом переносил школьный шум. Возможно, это было у него наследственное, потому что мама его, учительница математики, возвращаясь домой, постоянно обматывала голову полотенцем и ложилась на тахту, предоставляя сыну проверять кипу тетрадей, что он и делал, храбро орудуя красным карандашом. — 16 —
|