|
– А это лагерные бараки, – объяснил мне Костя, крепкий и жилистый парень, понемногу начинающий спиваться. – Тут заключенные жили… Зона… Здесь же и кладбище, где их хоронили. А рядом с кладбищем печи для обжига извести и кирпича… Михаил, видимо более начитанный и серьезный добавил: – Там наш известный писатель Савин похоронен… А после лагерей на этом место раскопки были – нашли стоянку первобытного человека… А завтра мы переплывем на моторе реку и я вам покажу каменные столбы – они, славно бы высеченные фигуры, имена у них есть: «глухарь», «вождь», «женщина», «рыба»… А все берега Усы здесь в халцедонах, агатах и в кусках окаменевшего дерева. Выпили еще по одной и Михаил с неожиданной злостью произнес: – А раньше до лагерей тут был хлеб, скот, песни… Лагерная жизнь свела все живое в округе… Заброшенные дома до сих пор еще стоят… В разговор ни с того ни с чего вмешался запьяневший Костя: – Спасибо Брежневу! При нем пять лет жил, как хотел, никогда трезвым на работу не выходил. Михаил, лицо которого было освещено пламенем костра, гневно посмотрел на товарища. – Костя! Это же твоя родина! Ты здесь родился, дурак ты, Костя! А Костя, как бы не расслышав его, бормотал свое: – А как я на лыжах бегал, когда водку не пил. В школу каждый день десять километров туда и десять обратно. Тренер называл меня лосенком… – Дурак ты, Костя! Ну пойми, здесь же твоя родина! Михаил хотел сказать Косте что-то важное, но у него не получалось. Я, подозревая, что их спор продлится и в палатке, решил заснуть в спальнике под открытым небом, нашел сухое место под раскидистой елкой, наломал лапнику, залез в спальник, под который предусмотрительно подложил целлофановую подстилку. К утру проснулся от шума елок – и что-то щеки покалывало. Открыл глаза – свистящие белые нити неслись вдоль черной стены леса. А мой спальник был покрыт снегом. И это в начале июня. Все было, как в северных верлибрах Виктора Михайловича Василенко: Снег выползает на тропу, вздымается облаком, кружит, звенит! В его звоне предостережение о беде! Он залепляет глаза, забивается за воротник; снег прорывается в дыры плохо запахнутого бушлата. Тропа, где только что шел, исчезает… В одном из писем к Инне Ивановне Ростовцевой, вспоминая о смерти своего товарища по несчастью богослова и философа Льва Платоновича Карсавина Виктор Василенко писал: «Умирая, он сказал: «До свидания, не говорю прощайте! Иду туда, о чем я много писал, и посмотрю, насколько я был справедлив». Виктор Михайлович умер 15 марта 1991 года. — 332 —
|