|
– Чеченцы хорошо воюют, но мы можем воевать лучше! И меня охватила от этих слов лихорадочная радость: найдем силы, победим, прорвемся! …И однако на этом кровавом и святом пути вечные противоречия и соблазны подстерегают русскую душу. В лабиринтах подобных соблазнов бродит и твоя душа, Марина. Она находит в себе силы отречься от многих наших святынь: Если завтра война, мы поплачем о милом, перекрестим дымящийся дол, проведем бэтээры по отчим могилам, чтоб могилы никто не нашел. Подожжем златоглавый, истерзанный город, чтобы городом враг не владел, а зазубренный серп и заржавленный молот зашвырнем за небесный предел… Но если уж ты настолько смела и алчна до истины, «так еще будь бесстрашней!». Зачем тогда тебе вспоминать о «славянском братстве», о «славянских падениях», о «славянском реванше»? Какой реванш? Какое братство? Поляки – славяне, хорваты – славяне, да и болгары, в ходу у которых сейчас бытует поговорка о том, что им «дважды не повезло с освободителями», – тоже славяне. А уж об украинцах-«западенцах» (истинных славянах!) и говорить нечего. Расставайся, Марина, со всеми иллюзиями. Они были естественны для Пушкина и Тютчева, но с той поры прошло более полутора веков. Хотя их младшие современники Федор Достоевский и Константин Леонтьев уже понимали, что, сгибаясь перед мощью и посулами Запада, наши восточноевропейские братья рано или поздно предадут Россию. Ты, Марина, хочешь выкинуть на свалку истории «зазубренный серп и заржавленный молот», но в то же время искренне клянешься: Пляшет облако горя по ночным городам. Я из партии париев, и ее не предам. Искры на пепелищах загораются вновь. Я за злых и за нищих, за бунтарскую кровь. Никуда тебе, русская валькирия, не деться от «черной и святой злобы», о которой писал Александр Блок в «Двенадцати», от мира «голодных и рабов», «заклейменных проклятьем». Жизнь мощным течением волочит тебя в их великую резервацию. Ты сопротивляешься из последних сил и бросаешь в лицо униженным и оскорбленным из этого гетто страшные, пусть, может быть, и справедливые слова: Анафема тебе, толпа рабов, бараньих глаз и толоконных лбов, трусливых душ и ослабевших тел. Анафема тому, кто не был смел… Ты не народ, ты – полуфабрикат. Тебя сожрут и сплюнут на закат. Крестом поковыряют меж зубов — Анафема тебе, толпа рабов. Я сам иногда едва-едва удерживаюсь на этом краю, но заклинаю тебя: не будь столь самонадеянна. Едва ли сегодня дано кому предугадать, что зреет в темном чреве мира русских изгоев. Никто из прежних провидцев ни при какой оккупации – татаро-монгольской, польской, еврейско-чекистской, немецко-фашистской, ни автор «Слова о полку…», ни безымянные русские летописцы, ни Пушкин с Тютчевым, ни Сергей Есенин не доходили до таких проклятий, которые ты бросаешь своему народу. — 311 —
|