|
Она не давала отвечать, она была в бешенстве. Другого слова не подберу… – Где там написано, что старухе девяносто лет, а девочке десять? – успела я только спросить. Ответом был гневный взгляд». Но дело было не в том, «допускать» или «не допускать женщин к искусству»… Спор был мировоззренческим – с глубочайшими причинами. У Ахматовой есть стихотворение, написанное в 1942 году в Ташкенте. Какая есть. Желаю вам другую — Получше. Больше счастьем не торгую, Как шарлатаны и оптовики. Пока вы мирно отдыхали в Сочи, Ко мне уже ползли такие ночи, И я такие слышала звонки! Над Азией – весенние туманы И яркие до ужаса тюльпаны Ковром заткали много сотен миль. О, что мне делать с этой чистотою Природы и с невинностью святою, О, что мне делать с этими людьми!.. Мне зрительницей быть не удавалось, И почему-то я всегда вклинялась В запретнейшие зоны естества, Целительница нежного недуга. Чужих мужей вернейшая подруга И многих безутешная вдова. Седой венец достался мне недаром, И щеки, опаленные загаром, Уже людей пугают смуглотой. Но близится конец моей гордыне: Как той, другой – страдалице Марине, Придется мне напиться пустотой. Однажды Александр Межиров, когда мы говорили об Ахматовой, прочитал вслух это стихотворение и сказал, что у нее «животное чувство красоты». Может быть. Но меня в стихотворении «Какая есть…» всегда задевало иное: чувство холодного высокомерия, почти презрения к миру простого человеческого бытия. «Какая есть. Желаю вам другую» – неприятно-надменная интонация. «Пока вы мирно отдыхали в Сочи» – звучит как обвинение в том, что мирно отдыхающие и не подозревают, что за «ночи» ползут к ней. А от обычного, народного слова «люди» («добрые люди») – ее просто трясет, как нечистую силу от ладана: «о, что мне делать с этими людьми!», а заодно и с «чистотою природы», и с «невинностью святою»… Еще бы! Она приоткрывается как блюстительница «ночей» (уж не «египетских» ли?), во время которых «всегда вклинялась в запретнейшие зоны естества», враждебные «святой невинности». Не эта ли тьма своими лучами опалила ее щеки до потустороннего загара, и они «уже людей пугают смуглотой»? Стихотворение звучит как вызов простой «людской», «святой и невинной» жизни, брошенный от имени «ночи» и «гордыни». И потому неизбежно ее обращение к образу Марины Цветаевой, которая была как бы ее сводной сестрой по жизни «в запретнейших зонах естества», в апофеозе и культе смертных грехов, столь родных творцам Серебряного века русской поэзии. «Седой венец достался мне недаром…». — 28 —
|