|
Стасик, он мне надоел (устала), и потому скажу про Вашего Заболоцкого[112]. Писать надо как бы «на века». Т. е. очень хорошо. А я боюсь, Вы не исправили «Шагала – Гоголя». Розанов ведь не прав! Вы могли бы написать, сославшись на него, вопреки тому, что – он… Он Гоголя не любил и совершенно не по делу скандалил. Если Вам лень, давайте я напишу Вам эту одну, нужную, страничку! Вся соль – в соблазнительности думать, как Розанов, и сопоставить, как Вы… Но это – поверхностность, а не правда. Искусство Шагала, действительно, иллюстративно, но иллюстрировать Гоголя он не может. Как можно смешивать действительно «полубезумного» и, во всяком случае, очень взволнованного Пискарева с тем достаточно рассудочным разложением Мира, сознательной и рассчитанной гиперболой, что у Шагала?! Говорить о «бездуховном карнавальном движении жизни» у Гоголя – все равно, что говорить о том же относительно Блока, у которого – например: По улице метель метет, Шатается, свивается, Мне кто-то руку подает И кто-то улыбается… И многие иные – движущиеся, не вглядывающиеся в лица людей (и проч.) строки… Надо написать: о соблазне возводить это искусство (20-х и чуть ранее годов) к Гоголю, о школярски понятом Гоголе, о неправоте Розанова… У Гоголя нет никакого эстетизма, эстетства. Его измена Пушкину – не здесь и не в том. Его измена в том, что «жизнь» он поставил выше «искусства», что ею дал ослепить себя, хотя, быть может, один он и был тогда зрячим в той жизни… Что «Россию» поставил он выше «творчества». Он – антиэстет вопиющий! Это ложь, что он «гениальный живописец внешних форм»[113]! Вы подумайте: все герои классической русской прозы уже мертвы! От Фамусова до Лаврецкого, от Печорина до А. Болконского, от Райского до кн. Мышкина!.. Одни только гоголевские герои и сейчас толкутся на улицах! Медведь всю жизнь, например, меделянских щенков всучивает; Хлестаков – бесконечен: хоть на Овчинку (Евтушенку) гляньте! Да просто лень говорить об этом – они живут, и живут, и будут жить – и как говорить о «внешних формах», о «невнимании к человеку», о «нереалистичности»? Это же грех! Такой способности схватить непреходящее в национальном характере не имел никто! Что ж тут общего внутренне со «Столбцами» или с Витебском, который весь – намыслен, метафоричен в примитивном смысле метафоры, иллюстрирует «распад мира», а не открывает его… «Невнимание к человеку…» Да ведь после нескольких страниц главы о Ноздреве, или Манилове, или Собакевиче – как будто всю жизнь прожил с этими типами! Вы на диалоги тамошние посмотрите! Да там ведь в двух репликах – весь человек, с множеством подробностей… Это очень психологическая проза! Просто он умел писать так «крупно», как Микеланджело какой-нибудь. Это дар обобщения, а не «смазывания», – зовется!.. — 268 —
|