|
«Герцен не эмигрировал… Он так уж и родился эмигрантом. Они, все ему подобные, так прямо и рождались эмигрантами». Закончить два знаменитых московских института и не знать Достоевского? Поневоле согласишься, что это какой-то «садистский патриотизм». Да если бы только о Достоевском речь! В своих воспоминаниях о встречах с Георгием Васильевичем Свиридовым я привел слова композитора, записанные мною сразу после разговора с ним. Свиридов рассказывал о том, как после тяжелых для русских патриотов тридцатых годов, когда еще не была изжита антирусская идеологическая риторика, когда Рахманинова называли «фашистом», когда официальная пропаганда в упор не видела Есенина, в первые месяцы войны вдруг все переменилось: «во время войны в эвакуации , – взволнованно сказал Свиридов, – когда на каком-то плакате я встретил слова «Россия, родина, русский», у меня слезы потекли из глаз»… Прочитав эту сцену в книге моих воспоминаний «Поэзия. Судьба. Россия», Бушин как с цепи сорвался: «Это упертые глаза Куняева. Это он, а не Свиридов рисует лживую картину, в которой нет места тому, что задолго до войны у нас выходили огромными тиражами романы, поэмы, во всех театрах шли фильмы, спектакли об Александре Невском, Дмитрии Донском, Кутузове, Суворове, Петре Первом… Или во всех этих произведениях не допускались слова «Россия», «Родина», «русский»?» («Огонь по своим», стр. 230) Бушин может сочинять и выдумывать все, что его хамской душе угодно. Одна только промашечка выходит в его рассуждениях. Он пытается размышлять за Свиридова. Но как автор много раз переиздававшихся романов об Энгельсе, он был не нужен и неинтересен великому композитору, и Свиридов никогда о нем не вспоминал, к себе не приглашал и не разговаривал с ним. А я у Георгия Васильевича бывал часто, и мы с ним разговаривали часами. Мне было ясно, что в наших разговорах великий человек излагает свои выношенные мысли. Мне и в голову не могло придти, чтобы в своих воспоминаниях о Свиридове что-то «досочинить», додумать за него. И когда Бушин попытался обвинить меня в этом, я поступил просто: взял свиридовскую книгу «Музыка, как судьба», перелистал несколько глав и вскоре нашел его записи почти дословно совпадающие с моими воспоминаниями: Вот что пишет он в тетради 1978 – 80 гг. об искусстве предвоенного времени: «После смерти Горького наступило совсем другое время […], господствовал дух Утесова. Дунаевского. Хенкина […]Руководство Ленинградского союза композиторов: председатель Фингерт, ответственный секретарь – Иохельсон, 2-й секретарь – Кессельман. То же было всюду. Слова: Россия, русский, Русские – не существовали: Впервые я услышал это слово в названии пьесы Симонова «Русские люди» уже во время войны, когда потребовалась (и обильно!) кровь» (с. 210). — 202 —
|