|
Талантливо угадывал натуры Илья Сергеевич!.. Все они останутся в истории. Все его персонажи. И что правда, то правда – Илья Сергеевич в 70 – 80-е годы, сделав ставку на русских националистов, предпочел не связываться с диссидентами еврейскими. Никаких портретов Бродского и Щаранского из-под его кисти не вышло. Он знал, что русские патриоты их не любят… Помню, как на свое 60-летие в ресторане гостиницы «Россия», где собралось сотни три гостей и где Борис Брунов был конферансье и тамадой одновременно, Глазунов подошел к столу, за которым сидели мы с Фирсовым, и, хитро улыбаясь, вполголоса сказал: – Видишь, как я заставляю евреев работать на себя! Но как он ни заставлял их работать на себя, в конце концов стал работать на них, потому что еврейские лица в галерее его портретов, отразившей борьбу и смену власти, появятся (в изобилии!) в качестве победителей сразу после 1991-го и особенно после 1993 года. С победителями обязаны считаться все, даже «великие», даже «гениальные»… * * * После первого свободного, реалистического периода, после второго, замешанного на русской национальной идее с приправами из плаката и китча, портретная галерея Глазунова стала официальной галереей победителей Великой криминальной революции и новых хозяев жизни. Постепенно имена мировой и отечественной номенклатуры вытеснили из глазуновского творчества образы Дмитрия Донского, Сергия Радонежского, Ивана Грозного, а заодно с ними Распутина, Шафаревича, Солоухина, Бородина. А уж никому не известные, естественно вошедшие в мир юного Глазунова представители натуры простонародной, окончательно остались в далеком, вдохновенном прошлом. Объяснить все это, к сожалению, достаточно просто: портретный ряд мировой элиты обеспечил его баснословными средствами, на которые можно было приобретать редчайшие картины старых мастеров, бесценные иконы, содержать квартиру-башню над новым Арбатом, построить загородный дворец в Жуковке, а уже в демократическое время открыть галерею на Волхонке, рядом со знаменитой галереей Шилова, и заиметь особняк между двумя полюсами власти – Московской мэрией и американским посольством. В этом особняке я побывал в 1995 году. За узорчатой чугунной оградой стоял охранник в бронежилете, с автоматом. У его ног сидела овчарка… В обеденном зале, обрамленном мраморной лестницей и портретами российских императоров (в подлинниках!), меня встретил хозяин с Дмитрием Васильевым, вождем общества «Память», ныне, как некий морок, исчезнувшим из нашей политической жизни. – Что, старичок, – набросился на меня Илья Сергеевич, увидевший, как я ошеломлен всей этой роскошью. – Художник должен быть богатым. К черту эту русскую нищету, эту пьянь в грязных рубахах и валенках! — 155 —
|