Грустный оптимизм счастливого поколения

Мы согласились помочь, но лишь при том непременном условии, что к операциям на людях мы никакого отношения иметь не будем. Нас заверили, что всю методику сначала отработаем на собаках, а потом хирурги смогут работать и без нас.

Однако к моменту, когда прибор был готов, собак под руками не оказалось, а больных было сколько угодно. Для убедительности нам показали этих несчастных и объяснили, что наш прибор для них последний шанс.

Деваться было некуда, и я в третий раз переступил порог операционной, но теперь в новом качестве.

События развивались здесь по-деловому. Больной уже покоился под наркозом. Зеленкой на выбритой голове была обведена область вскрытия размером с теннисный мячик. Удалив кожу, женщина, проводившая операцию, взялась за дрель и довольно ловко обсверлила по периметру всю отмеченную область черепа. Затем стамеской она перерубила оставшиеся перемычки, и в образовавшемся отверстии вздулся полупрозрачный пакет с мозгом. Его вскрыли, и глазам открылся сам мозг, красиво переплетенный многочисленными кровеносными сосудами.

Все происходило настолько обыденно, что я не только не упал в обморок, но даже и не оторопел от увиденного. Только болезненное чувство сострадания к пациенту, которого я, к счастью, до этого не видел, несколько сковывало и нервировало.

Судя по вздутию, опухоль оказалась довольно большой. По внешнему виду она почти не отличалась от здоровой ткани. Наш термометр показывал, что внутри опухоли температура остается почти постоянной. При углублении к центру мозга она изменялась на малые доли градуса, и четко заметить границу было трудно.

На всякий случай удалили побольше, с запасом. Оказывается, верхние доли мозга не несут ответственности за жизнедеятельность организма и функционирование его органов. Изменение же умственных способностей вообще никого не волнует, когда речь идет о жизни и смерти.

Подобным образом мы провели с десяток операций, но не могу сказать, чтобы наши термометры сильно помогли больным. После операций некоторые жили пару лет, и то не всегда. Неудачи расстраивали хирургов примерно так же, как нас неудачные эксперименты, в которых ломались или портилось исследуемые образцы. Существенной разницей было только общение с родственниками. Я больше всего боялся попасться на глаза людям, томящимся в коридоре в ожидании вестей из операционной.