Русский Париж

Оказавшись в эмиграции, Борис Зайцев не раз совершал прогулки по тургеневским маршрутам Парижа.

Иван Сергеевич Тургенев

«В юго-западном углу Тюильри, недалеко от оранжереи и площади Согласия, на террасе вдоль Сены стоит каменный лев — Бари. Он наступил на змею, жалящую его в лапу, исказился весь от боли, извивается, и не то он ее раздавит, не то сам погибнет, неизвестно. Тургенев очень любил этого льва. Каждый раз в саду заходил к нему. Ясно видишь его высокую фигуру с палкой, вот прогуливается он в одиночестве по террасе — за рекой дымно розовеют облака, ползут по воде баржи. В вечереющем небе сквозь тонкие и голые ветви каштанов сухо, изящно вздымается купол со шпилем Инвалидов, темнеет благородный фасад Бурбонского дворца», — писал Борис Зайцев.

Казалось бы, для парижан не было ничего примечательного в этом одиноком прохожем. И все же иногда они обращали внимание на Тургенева и задавали друг другу вопрос: «Кто этот благородный человек?».

Однажды Иван Сергеевич услыхал и с улыбкой ответил:

— Я просто одинокий прохожий, наслаждающийся Парижем…

Рядом с революциями

Многое пережил и повидал во французской столице Тургенев. Он стал свидетелем революционных событий. В январе 1848 года Иван Сергеевич писал: «Мир в муках рождения… Париж в продолжении нескольких дней был возбужден».

Революционные потрясения в Европе не оставляли безучастным Тургенева. Но все же он относился настороженно к радикальным социальным переменам. Писатель находился в добрых отношениях с Александром Герценом, Михаилом Бакуниным, Петром Лавровым, встречался с ними в Париже, оказывал помощь, однако не был до конца своим в среде революционеров.

Как писал Борис Зайцев: «Еще бы Тургеневу драться! Если б он и захотел, судьба бы не дала ему. Странник и зритель, призван он был видеть, накоплять и самому слагаться, но не действовать.

Эти страшные июньские дни, когда резня шла на улицах Парижа, пришлось ему просидеть дома в адской жаре, в том нервном мучительном состоянии, как в революциях полагается…

Жара, кровь, пушечные выстрелы, убийства заложников, атаки, баррикады… — репетиция Коммуны разыгрывалась. От «бескровной» февральской Тургенев проделал с городом Парижем всю кривую революций. Он навсегда вынес глубокое к ним отвращение, что и характеру его отвечало. Труд, творчество, медленное созидание, так известное каждому художнику, каждому строителю, все это враждебно ядовитому язычку красного знамени, вьющемуся над баррикадами».

Русский писатель мучительно переживал, когда «его Париж» заливался кровью, ощетинивался баррикадами, погружался в пороховой дым. И все же он продолжал встречаться с революционерами и по-доброму к ним относился.