|
Жена обиделась на него за какое-то грубое слово и исчезла из-за стола. Мы остались втроем — третий — его отец. Тихий старый еврей — инженер по авиастроению. К застолью вышел, надев на лацкан пиджака орден «Знак Почета». «Я о политике с ним не разговариваю, — тихо заметил отец. — Мы друг друга не понимаем». За полночь отец с сыном пошли провожать меня на автобус. Сын — громадный в черном клеенчатом плаще, бородатый, со ступнями, повернутыми внутрь. Ассимилировавшийся полуеврей-биндюжник. И тихий, истаявший, уходящий из жизни отец, который уже не успеет уехать в Израиль. За два-три года до этой встречи я сделал для Алшутова доброе дело: написал в сыктывкарское издательство рецензию на его стихотворную рукопись, благодаря чему она вскоре стала книгой. Многое мне в его стихах не нравилось: ложный наигранный пафос, пошлое «шестидесятничество», да и с русским языком он не лад и д. Но я понимал, как тяжело ему приживаться на новом месте и, посоветовал издательству издать книгу приезжего поэта, не коренного и даже не русского… У меня к тому времени за плечами уже была дискуссия «Классика и мы», и мое дерзкое письмо в ЦК КПСС насчет «Метрополя». Я уже не раз после этих поступков ощущал на своей шкуре всю силу еврейской ненависти, но рукопись Александра Бейлина, обрусевшего бродяги, полукровки, бастарда, выломившегося из среды своих расчетливых соплеменников, пославшего куда подальше их муравьиную, партийную талмудическую дисциплину, я благословил к изданию с легким сердцем, особенно когда прочитал в ней такие хотя и корявые, но искренние строки: Когда вопрос нелепый задают — за что мы любим Родину свою, — я, словом на него не отвечая, всем существом до боли сознаю, что за нее во всем я отвечаю. Чего отнюдь другим не предлагаю, на посторонних не перелагая сверхличную ответственность свою. А на прощанье, на полутемном перроне при тусклом желтом свете фонарей, он, укрывая от северного дождичка драгоценный сборник с удачным названия «Затяжной прыжок» написал на странице, рядом со своим ликом — обрамленным курчавой шерстью, переходящей в густую бороду и плотную скобку усов: «Станиславу Куняеву — человеку эталонной честности со старой проверенной многим дружбой. Ал. Алшутов». Дружить правда, мы с ним по-настоящему не дружили, но встречались в Москве, где он изредка появлялся то после службы в авиации, то после походов на судах рыбацкой флотилии в Тихий Океан, то из Астраханского заповедника. Разные слухи о том, почему он исчез из Москвы и затерялся в северных просторах, конечно же, доходили до меня. — 142 —
|