|
Аборты разрешены, естественно, из-за стремления сократить численность той части населения, которая пользуется благами нашей цивилизации. Чем менее какой-либо народ причастен к цивилизации, тем меньшим количеством средств контроля над рождаемостью он обладает. Как ни парадоксально, но земля как таковая, не принадлежит тем, кто строят цивилизации, а тем, кто в этом строительстве не участвуют. Цивилизации истощают землю, а так называемые “дикари” ее хранят и обогащают, и возникает вопрос, кто дикари, а кто продвинутые? Т: — Так за кем все-таки будущее, за аборигенами или народами развитых стран? Вики Э: — Я не уверен. Я ни в чем уже не уверен, и поэтому говорю сейчас с тобой. Я говорю о том, что я не уверен в том, что еще совсем недавно казалось мне очевидным. Твоя мама удивила нас всех смелостью и тем, что высказала глубочайшие обиды, о которых мы понятия не имели, и Вова (мой отец) также. На земле она, беженка от большевистской революции, боялась потерять нас, всем улыбалась, а в душе копила несогласие, протест (по отношению к тому, как к ней относилась семья моего отца — Т.) И это несогласие чуть ли не столетней давности вылилось уходом из семьи уже в послесмертии. Она, так сказать, хлопнула дверью! Меня поразило то, что, оказалось, она имела на это полное право. Она многое безропотно отработала в своей жизни, чего ты, кстати, не сделала. Тебе дали в 100 раз больше, чем ты успела вернуть тем, что ты писала в Эстонии. Но с другой стороны, ты поднялась из пепла совершенно самостоятельно. И в то время, тебе все равно не дали бы написать того, что тебе нужно было написать. МамаТ: — Спасибо, ты нас рассудил! Мамы нет уже с нами, но я буду говорить за нее, и за себя, иногда за нас обеих. Ох, Вики, ты ушел во время, до того, как настала эра обедов! Обеды, обеды, обеды! Я ненавидела эти обеды, и не понимала, почему! После того, как отца унесла война, Тамара, эта маленькая женщина, моя мать, осталась одна с детьми: мне было шесть, брату шел второй год. Но судьбе показалось, что этого недостаточно. Маме пришлось кормить еще и мать мужа и своих двух беспомощных сестер. И этого судьбе показало мало: самая беспомощная сестра явилась к нам со своим любовником, дядей Колей. В завершение сложившегося положения вещей, каждое воскресенье к нам являлись в гости к бабушке ее знакомые, голодающие останки империи Лидусенька с Макусенькой. Вся в черном Лидусенька была сухенькая, в вечном трауре по мужу, полицеймейстеру. Худерящая, она передвигалась по улице с достоинством, опираясь на бамбуковую трость и в шляпке с широко развевающейся черной вуалью. Она курила папиросы, рассуждала безапелляционно обо всем на свете, включая поведение моего двухлетнего брата. Сопровождавшая ее Макусенька являла собою полную противоположность Лидусеньке. Высокая и толстая, она плелась покорно за Лидусенькой, говорила шепотом, произнося несколько невнятных слов только после того, как иссякала Лидусенька. Их сопровождал тщедушный Расиневич, затем обедали еще Гущя и приезжий священник, а изредка прибывали из Таллинна дядя Андрей, твой брат, с женой Наташей, кстати, очень милой женщиной. И моя мама, Тамара, эта маленькая женщина, кормила эту стаю дворянских теней дворянскими обедами, потому что так полагалось. Она боялась сказать матери мужа, что средств нет никаких, а она уже давно выбилась из сил… — 166 —
|