О полилогии А.С. Шушарина

Далее А.С.Шушарин предпринял попытку разобраться в фундаментальных проблемах гносеологии. Однако я не намерен уходить в сторону от основного русла его произведения, поэтому ограничусь только отдельными замечаниями по поводу «когнитивной рефлексии».

Вряд ли можно согласиться с его утверждениями о том, что истины даже в идеале «одной и только одной» быть никак не может (с.363); что познание должно быть максимально свободно от давления практики, а фундаментальное познание в его «чистом виде» абсолютно самоценно и совершенно не имеет значения, насколько новое знание окажется понятным, доступным и полезным (с.364); что фундаментальное знание характеризуется тем, что не опирается на другое научное знание (с.366). Или чего стоит, например, такое утверждение: «Теория в чистом виде имеет определенность значений, но как таковая не имеет ни тени связи с объективностью, никакого смысла! Теорию Ньютона, в частности, ничто не мешает применить к изучению, скажем, государства, придавая понятиям механики смысл каких-то политических явлений, при все том же строгом понятийном механическом значении» (Цит. изд. т.1.с.382). А.Зиновьев уже применил эту методику к человеческому обществу, сравнивая его то с муравейником, то с организмом Гаргантюа. Интересно, как можно языком механики описать взаимодействие наемного работника и капиталиста?

И еще одно критическое замечание в адрес А.С.Шушарина, который, как это водится, часто противоречит сам себе. С одной стороны, он то возносит «Капитал» К.Маркса до небес, то низводит его до произведения, описывающего «…только гомогенные отношения «вульгарного капитализма» середины позапрошлого века в «отдельно взятой стране» «маленького уголка Европы»» (Цит. изд. т.1.с.448). Иногда складывается впечатление, что А.С.Шушарина в пылу самозабвенного, упоительного словоизвержения «заносит» не в ту сторону, и он просто не замечает того, что безнадежно запутывается в противоречиях.

Завершая рассмотрение содержания третьей главы, повторяю, посвященной проблемам когнитологии, хочу отметить ряд его мыслей, которые, справедливости ради, следует сказать, довольно точно характеризуют отдельные характерные социальные явления современной истории.

Первое – о влиянии массового сознания на исторический процесс. Так, например, А.С.Шушарин верно подметил, что «…в социальной когнитивности особо существенны еще границы, или пределы, рефлексивности, совсем не тождественные упомянутым интеллектуальным иерархиям. Преодолеваются же эти самые тяжелые пределы революционностью мышления и действия, в том числе и в обучении, познании, наконец, в общественной практике, когда наличное (знание, обстоятельства) предстает подлежащим преобразованиям. К примеру, и говоря здесь очень кратко, нереволюционные – будь то раб, крепостной, пролетарий – могут сколько угодно бунтовать, протестовать и пр., но пока они не пересознают себя же как пассивных (и наиболее массовых) носителей отживших же порядков, они еще находятся в пределах рефлексивности. И только с преодолением этих пределов они сознают, что отнюдь не только «другие виноваты» в отживших порядках, но и они сами, а тем самым и революционно «изменяют самих себя»» (Цит. изд. т.1.с.379-380). Или та же мысль, но выраженная короче и почти без словесной «зауми», которая вообще присуща стилю А.С.Шушарина: «…даже бунтующий, но еще вовсе не революционный, скажем, раб, крепостной, пролетарий находится в том же рефлексивном пределе. Все являются, пусть даже пассивными, «одобрянтами» данной системы» (Цит. изд. т.1.с.430).