|
В этом сценарии основными процедурами открытия выступают культурологические процедуры. Модернизации через вестернизацию — заимствование западных эталонов — здесь противостоит модернизация посредством возрождения или, как сегодня говорят на Востоке, реконструкции собственных великих письменных традиций: конфуцианской, индо-буддистской, мусульманской, православной. Эта антитеза осмыслена уже в классической античности — ее концептуальное выражение впервые дал Сократ. Разумеется, он говорил не о модернизации стран и культур — он говорил об овладении мудростью на индивидуальном уровне. Но уже на этом уровне он зафиксировал противоположность двух стратегий: авторитарного внушения обучаемому готовых истин, усваиваемых путем подражания — мимезиса, с одной стороны, и мобилизации глубинных потенций собственной личности — анамнезиса. Обучение и воспитание Сократ сравнивал с повивальным искусством — майевтикой, и это не было простой метафорой: он исходил из того, что аутентичное знание является продуктом собственных усилий и опыта, собственной истории — никаким другим путем его получить нельзя. Это не означало самоизоляции: диалог с другими необходим — но не для того, чтобы в ходе его заполучить плагиаторским путем готовые рецепты и истины, а для того, чтобы в ответ на вопросы собеседника раскрыть то внутри себя, что могло бы так и не выйти наружу без этого внешнего побуждения или вопрошания. Приходится признать, что Сократ оказался казненным на Западе дважды: в первый раз тогда, когда судьями было предписано ему выпить яд, второй раз — в нашу эпоху, когда создавался проект вестернизации мира — навязывания ему готовых западных эталонов. Миссионеры-вестернизаторы не пытались вести диалог и пренебрегли искусством майевтики. Вместо трудного для себя пути углубления в традицию народа, ставшего объектом их миссионерского усердия, они предпочли высокомерие готового знания, которое другим просто предстоит зазубрить. Словом, в основе проекта вестернизации лежала гордыня — старый грех прометеева человека, повелителя мира. Между тем драма не-Запада не в том, что он так и не смог в большинстве случаев добросовестно скопировать Запад, а в том, что ему не удалось остаться самим собой, ответить на вызовы новой эпохи в соответствии с собственной традицией. Это объясняется тем, что вызов был слишком внезапным — он пришел не из собственного будущего стран Востока, а из иного пространства-времени, порожденного сдвигами западного модерна. Колониальные завоеватели не вступали в диалог, их цель была — не постичь тайны культуры, а разрушить твердыни. Эта установка разрушения твердынь дала о себе знать и в постсоветскую эпоху, когда раскрывшийся Западу "второй мир" подвергся новому погрому культур и традиций, с порога оцениваемых как непригодные и подлежащие упразднению. — 77 —
|