|
С этой точки зрения высмеиваемый сегодня исторический материализм — всего лишь наиболее откровенная и последовательная версия европейского социально-исторического сциентизма, задумавшего высветить все тайны истории. Этот научно-рационалистический менеджеризм впервые со всем апломбом заявил о себе голосом деятелей Французской революции, задумавших построить "новый мир". Это они всерьез вознамерились превратить весь мир в объект преобразующей революционной воли новоевропейского человека, самоуверенно колонизирующего мир и навязывающего ему свои стандарты "светлого будущего", даже не спрашивая его согласия. В основе такой колонизации лежит знаменитый софизм Просвещения, отождествляющий западного человека с "естественным человеком", а все от него отличающееся, объявляющий "отклонением". Ален де Бенуа справедливо отметил, что к "принципам 1789 года идеологи прав человека постоянно прибегают не для того, чтобы осудить колониализм, а для того чтобы его легитимировать" Alain de Benoist. Europe, Tiers – Monde, meme combat. P.: 1986. Р. 51. . Однако, как остроумно заметил теоретик герменевтики Х.-Г. Гадамер, опытный человек — не тот, кто видит другого насквозь. Опытный человек — это принципиально адогматический человек, отдающий себе отчет в том... что действительность другого сложнее наших предожиданий Гадамер Х.-Г. Истина и метод. М.: Наука, 1998. С. 419. . Собственно, главным конституирующим моментом прогнозирования как раз и является понятие не прибранного к рукам другого — кого мы еще не знаем и рецептами овладения которым не располагаем. Если мы понимаем будущее как экстраполяцию уже сложившихся "прогрессивных" тенденций, значит мы отказываем ему в статусе "другого", в праве не укладываться в наши предожидания. Все так называемые великие учения, от либерализма до марксизма, представляют собой смесь догматической "научной" самоуверенности с психологией гедонистического баловня судьбы, ожидающего от будущего исполнения всех своих капризов. Это сочетание сциентистского педантизма, ждущего от истории неукоснительного повиновения "только что открытым" всеобщим законам развития, с гедонистической инфантильностью, не способной мужественно встречать удары судьбы, разительно контрастирует с несравненно более зрелым и мужественным мировосприятием древних, известным нам, в частности, по литературным источникам античности. ХХ век по многим показаниям можно оценивать как небывалое торжество прометеевой воли новоевропейского человека, выдвинувшего программу тотального овладения миром. Но в то же время даже самые слепые и фанатичные адепты теории прогресса сегодня не могут игнорировать два кардинальных в своем значении факта. Первый связан с тупиками роста, обнаруживающимися в свете глобальных проблем современности, и в первую очередь — в свете конфликта между технической цивилизацией и природой. Второй состоит в том, что ХХ век, как никакой другой, подтвердил принципиальную непредсказуемость будущего, и в этом смысле ознаменовался посрамлением всех глобальных рационалистических претензий, всех "великих учений". — 12 —
|