|
Любопытно соотнести с этим суждения о богеме В. Беньямина в его очерке о Бодлере[136], хотя кое-что здесь вызывает сомнение. Беньямин более широко понимает богему, причем особый акцент ставит на политической активности этих сообществ: со ссылкой на К. Маркса он включает сюда кружки профессиональных революционеров-заговорщиков с их конспиративными наклонностями и навязчивым стремлением все засекретить. Более того, Беньямин утверждает, что «те же черты обнаруживаются в теоретических сочинениях Бодлера», имея в виду «непредсказуемые заявления», «резкие эксцессы и непроницаемую иронию» и объясняя подобные высказывания Бодлера «метафизикой провокатора»[137]. В контексте характеристики профессиональных революционеров-заговорщиков слова «провокатор, провокация» имеют слишком конкретный и узкий смысл, едва ли применимый к Бодлеру. Как провокационное (но не провокаторское) скорее можно было бы расценить поведение Бодлера в Бельгии, о котором сам он рассказывает в одном из писем: J’ai pass? ici pour agent de police (c’est bien fait!)… pour p?d?raste (c’est moi-meme qui ai r?pandu ce briut; et on m’a cru! ), ensuite j’ai pass? pour un correcteur d’?preuves , envoy? de Paris pour corriger des ?preuves d’ouvrages infames. Exasp?r? d’?tre toujours cru, j’ai r?pandu le bruit que j’avais tu? mon p?re, et que je l’avais mang? ; que, d’ailleurs, si on m’avait permis de me sauver de France, c’?tait ? cause des services que je rendais ? la police fran?aise, ET ON M’A CRU! Je nage dans le d?shonneur comme un poisson dans l’eau [138]. (Курсив Бодлера. – Т.С. ) Меня здесь приняли за полицейского агента… – за педераста (я сам распространил этот слух, и мне поверили! )… В отчаянии от того, что мне верят во всем , я пустил слух, будто я убил своего отца и съел его ; что если мне и позволили бежать из Франции, так это в благодарность за услуги, которые я оказывал французской полиции, И МНЕ ПОВЕРИЛИ! Я плаваю в бесчестье, как рыба в воде. Однако такого рода провокация не имеет никакого политического смысла, в ней – лишь проявление склонности Бодлера к черному юмору, в данном случае – склонности гипертрофированной ввиду крайне тяжелого морального состояния поэта, психологической надорванности, исчерпанности физических сил, отчаяния. Присущий Бодлеру стиль поведения и высказываний, вызывающих, даже агрессивных, – это скорее знаки его отношения не к политике только, а к ненавистному буржуа – обывателю («bete noire des artistes», как говорит Фейдо[139]), не к классовому антагонисту, а ко всему общепринятому, узаконенному, тривиальному: он намеренно провоцирует острую реакцию неприятия со стороны «париков». Эта эпатирующая демонстрация своего несогласия со всем, что доминирует в окружающем социуме, и есть проявление личностной эксцентричности Бодлера. — 37 —
|