|
- Покорно прошу меня извинить, почтеннейший, но я не вешалка! Дальше мне стали попадаться на дороге целые кучи этого добра. Я незаметно избавился и от своей лишней ноши. Я посмотрел по сторонам, и, знаешь, Питерс, все эти тысячные толпы, которые шли вместе со мной, оказались навьюченными, как я был раньше. Встречные, понимаешь, обращались к ним с просьбой подержать их вещи - одну минутку. Мои спутники тоже побросали все это на дорогу, и мы пошли дальше. Когда я взгромоздился на облако вместе с миллионом других людей, я почувствовал себя на верху блаженства и сказал: - Ну, значит, обещали не зря. Я уж было начал сомневаться, но теперь мне совершенно ясно, что я в раю! Я помахал на счастье пальмовой веткой, потом натянул струны арфы и присоединился к оркестру. Питерс, ты не можешь себе представить, какой мы подняли шум! Звучало это здорово, даже мороз по коже подирал, но из-за того, что одновременно играли слишком много разных мотивов, нарушалась общая гармония; вдобавок там собрались многочисленные индейские племена, и их воинственный клич лишал музыку ее прелести. Через некоторое время я перестал играть, решив сделать передышку. Рядом со мной сидел какой-то старичок, довольно симпатичный; я заметил, что он не принимает участия в общем концерте, и стал уговаривать его играть, но он объяснил мне, что по природе застенчив и не решается начинать перед такой большой аудиторией. Слово за слово, старичок признался мне, что он почему-то никогда особенно не любил музыку. По правде сказать, у меня самого появилось такое же чувство, но я ничего не сказал. Мы просидели с ним довольно долго в полном бездействии, но в таком месте никто не обратил на это внимания. Прошло шестнадцать или семнадцать часов; за это время я и играл, и пел немножко (но все один и тот же мотив, так как других не знал), а потом отложил в сторону арфу и начал обмахиваться пальмовой веткой. И оба мы со старичком часто-часто завздыхали. Наконец он спрашивает: - Вы разве не знаете какого-нибудь еще мотива, кроме этого, который тренькаете целый день? - Ни одного, - отвечаю я. - А вы не могли бы что-нибудь выучить? - Никоим образом, - говорю я. - Я уже пробовал, да ничего не получилось. - Слишком долго придется повторять одно и то же. Ведь вы знаете, впереди - вечность! - Не сыпьте соли мне на раны, - говорю я, - у меня и так настроение испортилось. Мы долго молчали, потом он спрашивает: - Вы рады, что попали сюда? - Дедушка, - говорю я, - буду с вами откровенен. Это не совсем похоже на то представление о блаженстве, которое создалось у меня, когда я входил в церковь. — 150 —
|