|
* * * – Ну же! – кричал Аполлинэр и хлестал лошадь по крупу. – Ну! Ну! Остальные лошади ушли вперед, раскачиваются перед глазами спокойно, медленно. И в этом размеренном раскачивании – обреченность, которая обычно сопутствует поражению в заезде. Надо это спокойствие и размеренность поломать. Он знает, надо дать волю инстинктам, сейчас надо смотреть на мир, и на гаревую дорожку, и на круп лошади, и на тех, кто впереди, красными глазами. И дышать надо с хрипом и присвистом – как зверь на бегу. И вот метр за метром, секунда за секундой начинает совершаться невозможное. Аполлинэр нагоняет остальных лошадей, которые пока идут кучей без фаворита. Аполлинэр обходит всех по крайней дорожке, приближается к финишу первым. Рев на ипподроме сменился тишиной. Только слышно об землю копыта: цок-цок, цок-цок… Дзеньк! – колокол бьет у финиша. Рев на ипподроме возник сразу, словно все раньше замолкли на одно мгновенье, задержав в себе крик по сигналу невидимой дирижерской палочки. – У-а-а! А-а-ау! – ревел ипподром, и у всех на лицах было изумление и даже какая-то радость. Люди были свидетелями чуда. Такого не бывало ни разу, чтобы сбоившая лошадь, никогда не считавшаяся фаворитом, могла обойти всех по самому краю и снять громадный выигрыш. Слава богу, что никто не ставил на нее, а то сразу миллионером стал бы такой человек. Это разве и успокаивает людей: проиграл – зато и все остальные тоже проиграли. Нет более ненавидимого человека на ипподроме, как счастливчик, снявший крупный куш. Даже подлипалы, которые моментально окружают его, даже они, угодливо глядя ему в лицо, ожидая кутежа, будут ненавидеть его, не говоря уже о тех, кто горд и горе привык ни с кем не делить. Исаев осторожно потер переносье большим пальцем левой руки и посмотрел на Фривейского. Тот был желт, как высушенный лимон. Что может сделать мгновенье с человеком?! Под глазами у него залегли кругляши черного цвета. Глаза запали, а руки, лежащие на коленях без сил, казались ссохшимися, старческими. Генералы переглянулись, затаив радость: крупный проигрыш соседа здесь, на бегах, так же приятен, как ненавистен его выигрыш. Фривейский взял котелок и сказал глухо: – Честь имею, господин Исаев. У меня заболела голова, пойду отлеживаться, темечко напекло. Он поднялся, чтобы уйти, и столкнулся лицом к лицу с генералами. А они ждут. Это разве не понятно, чего они ждут? Они его унижения ждут, вот что они больше всего хотят видеть. Это главное зрелище – в перерыве между бегами. — 87 —
|