|
– В какой сопроводиловке? – Это наше словечко, надо бы знать. В бумаге, которую передадут мои люди вместе с вами в штаб, в Читу, а затем в Москву. – Меня отправят туда? – Конечно. И если вы вздумаете шутить по дороге, вас пристрелят. Это я вам обещаю. А что делать? В вашей профессии, как вы говорите, самое опасное – заиграться… – Я не пойду туда! – Бросьте, Кирилл Николаевич, пойдете. Когда Гиацинтова увели, Исаев спросил: – А как я туда с пустыми руками приду? По легенде ж я зверя преследую. – По чему? – спросил Суржиков уважительно. – По легенде, – улыбнулся, вздохнув, Исаев, – есть такое у нас словечко… – Мы сначала думали вас вязать, – сказал Суржиков, – больно вы на харю-то аккуратный. Сомнение было взяло. А что касаемо зверя, так мы изюбренка подстрелили, можем отдать, чтоб вам не с пустыми руками… * * * Дверь Тимохиного зимовья открылась, Исаев сделал шаг в комнату, забитую сыщиками и следователями, и упал. За спиной у него был изюбренок, килограммов на шестьдесят. – Двадцать километров пер, – прохрипел он, – никто встретить не смог, сволочи! Спать хочу. Там, в тайге, еще большой лежит – по следам найдете. И, сняв шапку с мокрой головы, он лизнул сухим, шершавым языком снег, занесенный кем-то из сыщиков в заимку. Стало очень тихо. Все недоуменно переглядывались, а потом к Исаеву подошла Сашенька с сияющими глазами, стала перед ним на колени и принялась целовать его воспаленное, сухое лицо. Ванюшин, кривя лицо, сказал: – Дерьмо вы, а не сыщики, чем деньги вам платить, так лучше учить проституток китайской грамоте. «Убийство», «допросик», – передразнил он контрразведчиков и смачно, презрительно сплюнул. Те переглянулись и ничего не ответили. Ванюшин по-шутовски согнулся и шепнул Исаеву на ухо: – А патрон, судя по твоим словам, был один, Максим… Как же двоих зверей ухандокал, а, маленький мой? * * * Через три дня полковник Суходольский, назначенный Меркуловым исполняющим обязанности начальника контрразведки, вызвал Исаева через подставных лиц на свидание в оперативный отдел штаба молчановской армии. Он пошел навстречу Исаеву с открытыми для объятий руками. Чуть заикаясь – это было у него в минуты сильнейшего волнения, – Суходольский спросил, глотая открытые гласные: – Так что же, друг мой, «да»? Исаев улыбнулся и сказал: – Покойник был шалунишкой и болтуном. С вами страшно иметь дело – вы слишком ветрены в симпатиях и болтливы в дружеских беседах с друзьями из мира богемы. Тем не менее я уже сказал покойнику на охоте – «да». Я повторяю вам, Суходольский, – «да»! Да! Слышите вы?! Да! Но одно условие – никаких кличек, номеров и шифров – я идейный борец, я против доносительства и политического негодяйства. Ну, будьте здоровы, надеюсь, вы не станете меня задерживать для любовного объяснения. Кстати, ваши деньги мне не будут нужны, они воняют разложением и трусостью. Не пугайтесь, дерзость – это моя манера, она симпатична тем, чья профессия – сдержанность и благопристойность. — 213 —
|