|
Когда очередь дошла до рассказа о его, премьера, торговых операциях с японцами, Спиридон Дионисьевич снял фуражку, вытер лоб платком и сказал горестно: – Ну что за подлецы, боже ты мой праведный! Куш в два миллиона! Какая, право, подлость! Всю жизнь торгует Спиридон Дионисьевич, и никто о нем плохого слова не говорил! Что это, зазорно, что ль, с фирмой контракт заключать?! Им выгода, но ведь и нам – польза! Ах ты, боже мой, сейчас по городу сплетни поползут! – Какой тираж этой гадости? – спросил Меркулов, брезгливо тронув газету пальцем. – Большой. – Где остальные экземпляры? – У читателей. Меркулов поднял глаза на Фривейского, догадавшись, что у того вспышка, и опустился в кресло. «Помощничек… Тоже, видно, ликует… За дверь бы и на улицу! И на порог не пускать впредь и навсегда!» А нельзя! Умен. Умных людей Меркулов ценит. Умному надобно многое прощать. – Идите отдохните, милый дружок, – сказал премьер. – У вас лицо с желтинкой. Не иначе, как желудок мучает? Я вам попозже домашнего врача подошлю, он в желудочных заболеваниях горазд. – Я перемучаюсь, – ответил Фривейский, – врач мне не нужен. – Ну отчего ж? Мне это труда не составит. А газета… Пускай их пишут. Правда все равно себя скажет, история разберется, кто прав; она – жрица из беспристрастных… После ухода Фривейского Меркулов вызвал по телефону полковника Гиацинтова, начальника контрразведки, и сказал ему: – Кирилл Николаевич, миленький, послушайте, что о вашем премьере пишут. Ах, уж читали? Ну и как? Любопытные детали, не правда ли? Только удивляюсь: как это вы, офицер и дворянин, служите спекулянту и грабителю русского народа? Я – спекулянт, я, полковник! Да вы не кашляйте в трубочку, мне в ухо отдает. А коли смешно – смейтесь! Только я старый, я смешного гораздо перевидал на своем веку, посмешней того, что красные бумагомаратели выкобенивают, я и это переживу. А вот вы человек на службе! Мне что? Мне ничего! Я в отставку, и адье, а вам отставка крайнюю скудость означать будет. И потом – я отставку прошу, вам же ее дают. Премьер опустил трубку на рычаг и пошел в маленькую комнату, соседнюю с кабинетом. В углу – киот. Меркулов опустился на колени – молиться. Просить мира на земле и благоволения человецем. ПОЛТАВСКАЯ, 3
|