|
Нет, молчат мужики. Только звенит на площади один жалобный стариковский голос. Да изредка воронье всполошится, загалдят птицы, захлопают крыльями, закружат над куполом и – смолкнут все, будто по команде. – Чего же вы молчите, граждане? – спрашивает Постышев. – Если он кулак-мироед, у меня с Колькой один будет разговор, а если он справный мужик, работал в поте лица, так я по-другому все оценю. А ну вы, гражданин. Мужичок, к которому обращается Постышев, кряжист, волосат, по-чалдонски широкоскул. – А я чего? Я ничего не знаю. – Сам из этой деревни? – Ну а как же иначе, понятно, из этой. – Деда знаешь? – Какого деда? – Меня! Меня! – кричит кадыкастый старик. – А… Его… Так рази он дед? Он и не дед вовсе. – А кто он? – Васька он. Пантелеев. – Дозволь мне сказать! – выходит из толпы древний дед. – Прошу. Дедушка идет на середину площади, срывает шапку, кланяется церкви, крестится и говорит Постышеву: – Ты мужика пытаешь, а он – смущенный нынче, мужик-то. Потому и молчалив! Раньше справный мужик в мироедах ходил, потом Ильич сказал, что справный мужик – он тоже мужик, а не каркадил нильский и жить тоже может. Потому что – нэп! Тут вздох по нам прошел и радость, а теперя вот этот гражданин сказал, что он заместитель Ильича, и приказал пожечь всех справных, у кого не солома, а кровель. Вот оттого мужик смущенный и боится про то сказать правду, что Васька Пантелеев мужик как мужик, на себе пашет, на себе таскает, из себя жгут виет. Я – сирота, живу себе Христа ради, мне страх неизвестный, а остальные молчат! Вы уйдете, а этого гражданина анархиста тут гарнизон останется, а он им спирт роздал с мясом, они за него кому хошь голову прошибут. Вот и все. Старик надевает драный картуз на лысую голову, поросшую легким пушком, снова кланяется на все четыре стороны и уходит в толпу. – С чего ты решил, что Пантелеев буржуй? – спрашивает Постышев Кольку. – Да какой я буржуй?! – Пантелеев рвет натруженными пальцами бескровные губы. – Вона зубы-то мои где?! Нет их у меня, голод да цинга скрошили! – Отвечай! – сдерживаясь, просит Постышев. – А, притворяется он! Ишь комедь тут выкручивает! Небось забыл, как давеча орал: «Пропадите вы, красные, все пропадом!» – Так ты комод мой грабил! Что годами копил, себе в куске отказывал! Ирод треклятый, нет на тебя погибели! – Я – революционер! – говорит Колька. – Мне на твои комоды семь раз плевать! Я с амбара, который народу роздал, себе ни крохи не взял, а вона в каких галифе хожу – на просвет и драные! — 138 —
|