|
Надежда вначале боялась, что со свекром могут не сложиться отношения. Но эти страхи не только не оправдались, а вскоре превратились в нечто противоположное. Овдовевший вскоре после войны Андрей Васильевич, оказался не только чистоплотным, умелым и рачительным хозяином в доме, но вскоре стал близким, всё понимающим другом своей невестки, в которой не чаял души и, отворачиваясь (чтобы скрыть слезу), говорил, что Надюшка очень похожа характером на его родную дочь, которую тоже звали Надюшкой, но которая погибла в сорок восьмом году от скарлатины (в возрасте около десяти лет). Не знаем, что уже там могло быть общего в характере зрелой женщины с девчушкой, которую разведчик и видел-то едва ли на протяжении первых полутора лет жизни. Возможно, это было просто тоской по женскому обществу. Той особой тоской, которая понятна лишь человеку, долгие годы прожившему среди врагов под чужой личиной. Человеку, рано утратившему из-за такой работы вначале повседневный контакт с родными, а потом и рано разлучённый с ними безжалостной смертью. Сын Василий родился без отца, вернее, когда тот уже стал штабным лейтенантом Вермахта. Правда, это совпало как раз с тем самым коротким предвоенным годом „дружбы“ Германии и СССР, когда происходил обмен делегациями, когда Сталинское руководство Союза стремилось возможно дальше отодвинуть начало неизбежной войны. Оттянуть, чтобы хотя бы как-то к ней подготовиться. А времени на подготовку после раскрытия военного заговора Тухачевского почти не оставалось… В общем, руководство Иностранного отдела, заботясь о душевном равновесии разведчика сумело организовать встречу семьи. Правда, проходила она бесконтактно, но и жена рассмотрела супруга, и разведчик – любимую жену. А когда женщина умудрилась показать мужу личико совсем крошечного, семимесячного сына Васьки, разведчик не смог сдержать слезу. Чтобы скрыть её, он закурил (будучи некеурящим), „подавился“ дымом, закашлялся и удалился с места „встречи“. Впрочем, она и так уже затянулась дольше запланированного. ________________ Но, вот, наконец, наступило лето 1982 года. Ваня Черных пришёл в дом Черкасовых в условленное с Андрюхой время. Внук, постучавшись, вошёл в „кабинет“ деда, сопровождаемый своим товарищем по „спецтренировкам“: – Дедусь, а дедусь… два года прошло… Дед внимательно оглядел своего внука и его приятеля и сказал: – Да. Обещания надо выполнять… Хотя обстановка и не изменилась так, как я надеялся… Ну, слушайте, ребята. А, лучше всего, посмотрите вот на это. Андрей Васильевич снял с книжного стеллажа (во всю стену) несколько толстых книг на немецком языке и вытащил спрятанную за ними коробку. Чуть помедлив, расстегнул рубашку и снял крестик, висевший у него на груди и оказавшийся ключом к потайной коробке, открыл её. То, что лежало в коробке, повергло ребят в удивление, граничившее со смятением. Там лежали немецкие наградные кресты времён Великой отечественной войны, какие-то ветхие, пожелтевшие бумаги – тоже немецкие. С разрешения деда внук доставал их чуть дрожавшими руками и передавал для ознакомления своему товарищу. Тот, так же как и Андрюха, сидел в увлажнившейся от волнения рубашке с широко раскрытыми глазами. Оба парнишка умели читать по-немецки. Надо ли говорить, что Андрей, дедовыми стараниями, говорил на этом языке так, что дворовые ребята только диву давались (до школы сведения такого рода ещё не дошли: лишь со следующей осени начнётся в Андрюшином классе изучение иностранного языка). — 20 —
|