|
Она учила их настоящему Единству с миром - не тому, которое всё сокрушает и низводит на <благо масс>; а тому Единству, которое охватывает всё и входит во всё и относится должным образом к безграничной сложности составляющих элементов, потому что оно находится во всём, что движется, чувствует, живёт и, будучи во всём, оно знает настоящую потребность каждой вещи и правильное движение в каждый момент. Она заставляла их прикоснуться к Спонтанности великого Точного Сознания: ни планов, ни предвидений, которые всегда проваливаются, а единство с великим Течением, заставляющее вас делать в каждое мгновение необходимый жест. И весь Ашрам так и развивался, незапланированно, экспромтом, в некотором спонтанном росте. Казалось, что работал другой закон. <Прямой ключ, который не нуждается ни в какой усложняющей науке, чтобы выразить себя>. Если бы те дети оставались верными своему стремлению достаточно долгое время, то, возможно, сегодня там был бы довольно необычный уголок мира, подобие модели следующего способа бытия на земле - но потерпел бы это остальной мир?... Единство работает обоими путями. <Остальной мир> был также там, в клетках тех детей. Требовалось нечто более радикальное, чем несколько расширенное сознание; было совершенно необходимо идти вниз до самых клеток мира, чтобы изменить вещи в корне. <Прямой ключ> должен быть найден там. Вопрос позиции И те дети задавали вопросы, тысячу разношерстных вопросов и всегда по-французски. Мать хотела, чтобы каждый говорил по-французски, и сама отвечала только по-французски. Там были дети со всего мира, вперемежку с юными индийцами - поистине, там была мировая лаборатория. Это были <занятия по средам> [<Wednesday classes>], это время <Вопросов и Ответов>, и так было в течение восьми лет, вплоть до 1958 г. Подобно кристальной воде из горного источника и на самом простом языке, языке детей, она привносила вниз струящееся оккультное знание, которое обычно доверялось только посвящённым. Эти простые занятия являли собой наиболее грандиозную <де-оккультизацию>, происходившую когда-либо в истории. Она не хотела ничего <оккультного>, она хотела, чтобы были поведаны все тайны, она хотела, чтобы всё это было прямо здесь, естественным образом, без какой-либо суеты. И она хотела, чтобы они проживали то, что было сказано. Это была живая Веда. Нет ничего проще, чем Истина. Это было прозрачно, как воздух, мы дышали этим каждое мгновение, это простое и непринужденное Чудо. Как странно, что нам требовалось так много каких-то особых демонстраций, чтобы начать понимать это. <Но тогда зачем же нужен разум?>, - спрашивали наиболее рациональные. <Зачем нам ходить в школу? Зачем ты так стараешься, заставляя нас учиться, если разум должен быть превзойдён?>. И, совершенно верно, когда мы начинаем выбираться из ментальной каши, как говорила Мать, когда вещи начинают обретать смысл свыше и везде вокруг, тогда мы начинаем жить в вечно возобновляющемся чуде, вплоть до малейших деталей: мы обретаем знание, которого не имели, обстоятельства выстраиваются с изумительной точностью, уничтожая расстояния, как если бы кто-то или что-то заботилось - действительно заботилось - о том, чтобы позволить нам знать всё, что нужно, даже в самых неожиданных деталях, и не только как ментальное осознание, а ощутимо, в жизни, через живые примеры и <тривиальные> маленькие сцены, иллюстрирующие весь <кусок мира> с улыбкой... слегка юмористически. Как если бы через эту ментальную прозрачность вся жизнь приходила бы к нам, чтобы показать нам ответ. Всё отвечает. Это особенное содействие между нами самими и тысячью и одной вещью, которые мы встречаем повседневно, как если бы всё жило одной жизнью, каждая вещь достаточно хорошо знала бы другую и посылала бы ей маленькие сигналы: <Ты видишь, вот это как>; самым естественным образом, без всякой суеты. ОДНА жизнь. Шри Ауробиндо, когда его спросили, как он мог писать одновременно пять, шесть книг, ответил: <[я мог бы писать] семь выпусков Арьи каждый месяц в течение 70 лет, и всё же знание, приходящее свыше, вряд ли бы истощилось>. И так оно и есть. Мы купаемся в бесконечном богатстве знания, которое не знает <мелочей>: всё имеет значение, крайне, абсолютно. Всё взаимосвязано. И во всём этом нет мыслительного процесса, пока нам не нужно произнести речь или написать книгу, например. Тысяча невидимых, синхронных нитей, ускользающих от разума с его пошаговой, ослиноподобной поступью, схватывается точным сверхмышлением, которое выстраивает всю правильную картину в мановение ока и ведёт нас прямо к нужной точке через непролазный девственный лес с миллионами переплетённых ветвей. И в этой картине всё выстроено в должном порядке, с мощной и самоочевидной связностью, недоступной разуму. Поистине, <нет ничего, что может сделать разум и что не может быть сделано лучше в недвижимости разума и в покое, свободном от мыслей>. Но зачем тогда продолжать всё делать в старой ментальной канве, если на новой эволюционной стадии, столь более светлой, это будет превзойдено? — 6 —
|