|
давление, которое принуждает, есть как спокойный просвет, кристальная дистанция, маленькая, снежной белизны нота, которая, кажется, долго путешествовала черезпространства спокойного света, прошла через фильтр бесконечной нежности, которая смотрит жемчужинами маленькихкапельбольшой солнечной прерии, где никтоне страдает, не действует, никто никем не становится -обширное пространство, несущее маленькую нотку, жест,слово и внезапность действия, вдруг выплескивается из неисчерпаемогомира, где шум времени, наплыв людей; водоворот страданий, уже излеченнных, высказанных и ушедших в прошлое, вновь обретают свойпокров вечности. ПосколькуПравда как бы одеваетмир в огромноеплатье нежности, как в небесную бесконечность,в которой исчезают нашичерные птицы, страданияздесь и там, серые крылья, розовые крылья. Всесливается, прилаживается к этой ноте и становится правильным,простым, и безпятен, без следов и безотметин, потому что все разумеется и вытекает из этой музыки, и самый маленький жест одного мгновения сочетаетсяс великой зыбью, которая будет катиться даже тогда, когда нас уже не будет. Но если хоть на минуту вмешивается "Я",маленькое "я", незначительная суровость, воля от себя - все нарушается и затормаживается,и старается, и хочет или не хочет, колеблется, ощупывает,и мгновение, все запутывается; последствия, действия,последствия всего, отяжелевшая память, отяжелевший шаг и страдания вовсем. Посколькумало иметь ясную голову - нужно быть чистым во всем. В этом спокойном свете позади мы обнаруживаем второй уровень путаницы, бо- лее низкий (это, безусловно, путь спуска). Помере того, как ментальный механизм успокаивается, мы замечаем, до какой степени он подавлял все: жест, самое незаметное движение век, мельчайшую вибрацию, какпрожорливая гидра, которая вечно расширяет свое влияние, и мы ясно видим, как появляется странннаяфауна, которую он прикрывал. Это больше не арена, это болото, гдекишат всякогорода психологические микробы: множество мельчайших рефлексов, как разрывы правдоподобия, полуавтоматические — 26 —
|