|
– Сейчас нам пора двигаться на нашу базу в Общество слепых. Рано утром позвонил Норман и сообщил, что джаз-ансамбль "Кадарсис" через несколько часов вылетает во Владивосток, билеты уже куплены. – А как же я? – На эту поездку у тебя не хватит денег, – ответил Джи и с сожалением посмотрел на меня. Я почувствовал, как твердая почва ускользает из-под ног. – Как же мне без вас продолжать обучение? – спросил я, и обида снова остро кольнула в сердце. – Об этом поговорим по дороге, а сейчас срочно надо выходить, иначе опоздаем на загрузку фургона, – сказав это, Джи взялся за дорожную сумку. – Мне так не хочется возвращаться в Кишинев… – говорил я, догоняя Джи, сбегавшего по ступенькам лестницы. А на улице сквозь морозный туман просвечивало золотистое солнце. Блаженные улыбки сияли на лицах спешащих школьниц. – Если ты готов, – сказал Джи, посмотрев мне в глаза, – я могу направить тебя на дальнейшее прохождение алхимического лабиринта, но уже без моей постоянной поддержки. – Можете за меня не волноваться, – радостно заверил я, – только предоставьте шанс. – Но без опытного проводника – сталкера в этом лабиринте – ты, скорее всего, заблудишься и сгинешь. Доставай свою записную книжку и записывай телефон Джона Сильвера. Когда будешь готов, позвони ему и скажи, что ты от меня. Этого будет достаточно – Сильвер знает, что ему надо делать. Через час мы подошли к зданию Общества слепых, где размещалась аппаратура ансамбля. Петраков уже прохаживался у двери с важным видом. Завидев нас, он ехидно заявил: – Если бы вы опоздали хоть на минуту, я вычел бы треть из зарплаты Джи. Быстро загрузив аппаратуру в фургон, мы забрались в кабину, где как раз было два свободных места. – Эй, загнивающая интеллигенция, – вдруг вмешался Петраков. – Живо переселяйтесь в фургон, на ящики, – сейчас в почете рабочий класс. А я как честный работяга поеду в теплой кабине, – кривая улыбочка появилась на наглой физиономии. Я покраснел от злости, но Джи спокойно сказал: – Наш удел – смирение и только смирение: оно обеспечивает полную незаметность. Дверь фургона захлопнулась, мы оказались в полной темноте. – Ну, Петраков, погоди, – пробормотал я сквозь зубы, подскакивая на ухабах на заледеневшем дюралевом ящике, который на крутых поворотах скользил из стороны в сторону. – Как жаль, что ты не понимаешь роскоши жизни на обочине дороги, – произнес задумчиво Джи. – В вашем обществе мне хорошо и уютно даже внутри ледяного фургона, а без вас самая роскошная квартира становится золотой клеткой, – возгласил я. — 52 —
|